Гендерная идеология — выдумка, насилие против женщин — реальность

Каждая третья женщина в Эстонии сталкивалась с насилием у себя дома. Стамбульская конвенция создана для того, чтобы таких историй становилось меньше. Однако в последнее время этот документ все чаще используют для распространения политических страшилок и мифов.

Ведущие подкаста «Ära kaaguta» Грета Роосаар и Кади Вийк поговорили с руководительницей отдела разработки политики поддержки жертв при Министерстве социальных дел Кристийной Лухт, которая занимается Стамбульской конвенцией с самого её появления. Вместе они попытались разобраться, о чём на самом деле идёт речь в этом документе и почему разговоры о «гендерной идеологии» не имеют под собой оснований.

Грета Роосаар: Зачем нужна Стамбульская конвенция и какова её цель?

Кристийна Лухт: Насилие против женщин по-прежнему остаётся огромной проблемой — это видно и из статистики преступлений, и из опросов населения. В Эстонии, например, каждая третья женщина сталкивалась с сексуализированным или физическим насилием со стороны партнёра. Для женщины её собственный дом по-прежнему остаётся самым опасным местом. Многим эта фраза не нравится, но, увы, это факт, который нельзя игнорировать.

По этой причине Совет Европы предложил создать международную конвенцию по борьбе с насилием против женщин. Это первая обязательная мера в этой сфере, над которой работали больше года.

Все предыдущие документы были лишь рекомендациями, резолюциями или призывами и не имели юридической силы. Присоединившись к конвенции, государства взяли на себя обязанность реально её соблюдать.

Теперь у Европейского союза готова директива по предотвращению насилия в отношении женщин и домашнего насилия, и по сути она во многом повторяет Стамбульскую конвенцию. В отличие от конвенции, которую государства-члены не обязаны ратифицировать, директива не оставляет странам выбора — её нужно внедрять в национальное законодательство. Эстония обязана это сделать к середине 2027 года.

Кади Вийк: Когда появилась новость, что Латвия хочет выйти из конвенции, на Facebook-странице Feministeerium был невероятный наплыв комментаторов. Примерно половина из них обвиняла Брюссель, остальные — мусульманские страны. На всякий случай поясню слушателям: Совет Европы — это не то же самое, что Европейский союз. Это разные международные организации. И к мусульманским странам эта тема тоже не имеет отношения.

Лухт: Обвинения в том, что это «какая-то мусульманская конвенция», появились из-за ее разговорного названия — Стамбульская конвенция. Поскольку официальные названия конвенций обычно очень длинные, их часто называют по городу или месту, где они были подписаны.

Роосаар: А какие обязательства эта конвенция налагает на Эстонию? Что это означает на практике?

Лухт: Во-первых, конвенция признаёт, что насилие в отношении женщин возникает из-за дисбаланса власти между мужчинами и женщинами.

Иногда я спрашиваю на конференциях, есть ли среди присутствующих женщины с высшим образованием. Обычно это вызывает смех — сегодня в Эстонии большинство женщин имеют высшее образование. И тогда я напоминаю: сто лет назад у вас такой возможности не было, и такой вопрос был бы вполне уместным.

Кроме того, когда-то действовали законы, позволявшие мужьям бить своих жён в определённые часы, чтобы не мешать соседям. Такое было в Великобритании, а в США до сих пор сохраняются унаследованные с давних времён законы о том, когда можно применять насилие и какой толщины может быть палка для избиения. Все стереотипы, установки и представления о ролях женщин и мужчин в обществе связаны с историческими властными отношениями. Мы не сможем предотвратить или сократить насилие, пока этот дисбаланс сохраняется.

Например, экономическую независимость женщин не считают особо важной. В Эстонии опросы показывают, что у мальчиков высоко ценится предприимчивость и умение обращаться с деньгами, тогда как для девочек важным считают умение хорошо выглядеть и готовить. Я это не выдумываю — такие мнения действительно зафиксированы в мониторинге гендерного равенства. Вполне логично, что в результате женщины оказываются в более уязвимом экономическом и социальном положении.

Кристийна Лухт — руководительница отдела политики помощи жертвам насилия в Министерстве социальных дел.

В конвенции указаны и услуги, которые должны быть обеспечены: женщинам нужно предоставить доступ к убежищам, а также психологическую и юридическую помощь. Для жертв сексуализированного насилия должны работать кризисные центры, где оказывают не только медицинскую помощь, но и собирают доказательства, которые можно использовать в уголовном процессе, вплоть до суда. В конвенции также прописано, как следует обращаться с пострадавшими. Когда несколько лет назад мы разрабатывали в Эстонии новый закон о помощи жертвам, эти принципы были внесены в законодательство.

Конвенция также определяет, какие преступления должны подлежать наказанию. В Эстонии до ратификации конвенции некоторые из них действительно не считались правонарушением, но теперь это изменилось — например, в случае с преследованием.

С чем мы до сих пор не справились — так это с законом о согласии. На дворе 2025 год, а для секса у нас по-прежнему не требуется согласие. Лично мне кажется, что заниматься сексом гораздо приятнее с человеком, который этого тоже хочет. Закон о согласии имеет огромное педагогическое и моральное значение.

Роосаар: Когда я объясняю, в чём суть Стамбульской конвенции, людям, которые о ней ничего не знают, первая реакция обычно такая: «Кто вообще мог бы быть против?». Ведь речь идёт о жертвах насилия — и это не обязательно женщины. Очень часто это дети.

Вийк: Могу на базе комментариев в нашем Facebook описать, кто против. Во-первых, это те, кто утверждает, что речь идёт о конвенции против насилия над женщинами, а она не нужна, потому что на самом деле страдают мужчины. Женщины, мол, пилят, а мужчины из-за этого совершают суицид. Вторая группа — те, кто считает, что равенство давно достигнуто и никаких проблем нет. Хотя у некоторых «давно» — это тысячи лет. Мы якобы по природе равны, а всё остальное — выдумки недавнего времени. И наконец, третья группа — это те, кто видит в конвенции повестку либо Брюсселя, либо мусульманских стран.

Последняя группа считает конвенцию троянским конём: с виду хорошее дело, но под этим прикрытием якобы хотят радикально изменить гендерные роли. Это так называемые противники «гендерной идеологии». Хочу подчеркнуть: никакой «гендерной идеологии» не существует. Представители антигендерного движения убеждены, что под видом борьбы с насилием над женщинами на самом деле хотят отменить сами понятия мужчин и женщин, стереть гендерные различия, заставить мальчиков носить юбки — якобы так уже делают в Швеции. Всё это полная чушь.

Кристийна, а ты сама слышала какие-то мифы о Стамбульской конвенции?

Лухт: Конечно, слышала. Начнём с гендера: в конвенции говорится о мужчинах и женщинах, мальчиках и девочках. Если кто-то хочет за это зацепиться и сказать, что это как-то неправильно — я уж не знаю, что тут можно сказать.

Вийк: В 12-й статье говорится о гендерных ролях и социальном аспекте пола. Думаю, именно это и вызывает сопротивление.

Лухт: Я бы объяснила это так: у человека есть определённый пол. Когда рождаются дети, мы, как правило, видим, что это мальчики или девочки. Это биологические различия. Но с социальной точки зрения младенцы одинаковы — они умеют и знают примерно одно и то же. А вот то, какими они вырастут, во многом зависит от того, как их направляют, воспитывают и формируют. Это и есть социализация. С этим невозможно спорить — мальчиков и девочек воспитывают по-разному. Об этом есть много исследований. К сожалению, агрессивное поведение — это тоже результат обучения. В то время как у девочек чаще поощряют заботливость, покладистость и умение прощать.

Роосаар: Например, если девочка говорит, что в детском саду кто-то дёргал её за косичку, ей отвечают: «Может, ты ему нравишься». Это романтизация насилия — и она укореняется с самого раннего возраста.

Лухт: Именно поэтому конвенция и говорит о гендерных ролях. Такое поведение, когда мужчина считает, что имеет право применять насилие, а женщина — что должна это терпеть, неприемлемо. Особенно отчётливо это видно по опыту насилия в разных поколениях. Пожилые женщины очень многое терпят, потому что «так положено». У более молодых поколений всё иначе.

Тема гендерных ролей в конвенции никак не связана со сменой пола. Речь идёт о том, как в обществе воспитывают детей, что считается нормой для мальчиков и девочек, мужчин и женщин, и что должно измениться, чтобы в обществе стало меньше насилия.

Роосаар: Люди думают: «Я же нормальный человек, я обращаюсь со всеми одинаково». Но разное отношение часто проявляется совершенно неосознанно. Если говорить о маленьких детях, это выражается, например, в том, как долго ты на них смотришь, как с ними разговариваешь. Как берёшь на руки — балуешь ли, позволяешь ли себе чуть более резкие движения или…

Лухт: … принцессочка моя, ты такая миленькая…

Роосаар: Именно! Это же не злонамеренное поведение, просто такие вещи глубоко укоренены в нашей культуре. Мы их не замечаем. Когда заходит разговор о гендерных ролях и стереотипах, человек думает: «Я ведь так себя не веду и не вижу, чтобы другие вели». Люди просто не умеют это распознавать — отсюда ощущение, что всё это ерунда.

Лухт: Гендерные роли и стереотипы впитываются с рождения, они становятся частью тебя. Поэтому ты их и не замечаешь. Но как только начинаешь обращать внимание, то начинаешь видеть повсюду.

В Латвии люди массово вышли на улицы протестовать против решения Сейма. Фото: латвийская полиция @valsts.policija

Вийк: Я бы ещё прокомментировала этот аспект «гендерной идеологии», потому что происходящее в Латвии — это, по сути, победа антигендерного движения. Уже видно, что это вдохновило некоторых персонажей и в Эстонии — они активизировались и внесли аналогичный законопроект. Впрочем, пока что мы не видим, чтобы он получил какую-то поддержку в Рийгикогу.

Я уже сказала, что никакой «гендерной идеологии» не существует, но стоит объяснить, откуда взялась эта идея. В 1970-х в феминистской теории начали различать биологический и социальный пол, акцентируя внимание на социальных и культурных аспектах гендера. Всё чаще стали говорить о гендерных ролях. А в середине 1990-х началась серьёзная ответная реакция, которую в основном возглавил Ватикан, и толчком к ней стала конференция ООН в Пекине в 1995 году.

Это движение со временем только набрало силу, и сейчас его продвигают крайне правые и популистские силы. Они хорошо организованы, и это не только религиозные объединения. Их главная мишень — идея о том, что пол — это нечто большее, чем просто биологический, неизменный и неизбежный факт. В случае с решением Латвии местные аналитики отмечали, что риторика против гендера там оказалась особенно эффективной.

А какие еще мифы связаны со Стамбульской конвенцией?

Лухт: Ну, говорят, что она разрушает традиционную семью. Что она якобы указывает, что можно вообще называть семьёй. Конечно, это миф, потому что конвенция не дает определения семьи.

А если говорить о насилии в близких отношениях, то речь ведь идёт обо всех: мамах и папах, бабушках и дедушках, братьях и сёстрах, детях. Я бы сказала, что именно насилие и разрушает семьи — в огромной степени. Иногда у меня создаётся впечатление, что про детей в этой теме вообще забывают. В Эстонии даже у специалистов часто встречается установка: если ребёнка самого не били, а пострадала только его мать, значит, ребёнок — не жертва. Но у нас есть дети, которые видели, как насилуют их мать, как её избивают,не говоря уже о постоянных унижениях, издёвках, когда ее, например, окунают лицом в тарелку и так далее. И дети живут в таких семьях, но все равно можно услышать: «Но ведь детей никто не тронул». Говорят и о том, что ребёнок был в ванной, под кроватью, в шкафу, и ничего не видел.

Конвенция говорит о том, что такие дети тоже являются жертвами насилия, и в новой директиве это тоже чётко прописано. Мы должны начать воспринимать этих детей как жертв насилия, потому что уже хорошо изучено, что происходит с ребёнком, когда он живёт в такой атмосфере, в постоянном напряжении.

Вийк: А как насчёт того, что мужчины — тоже жертвы?

Лухт: В Эстонии у мужчин и женщин очень разное представление о том, что такое насилие. Я часто слышу: «Окей, мужчины бьют женщин, но ведь женщины применяют психологическое насилие». На это я бы ответила так: да, насилие можно по-разному определять, но если женщину избивают, то психологическое насилие всегда идёт рука об руку с физическим.

Что касается мужчин как жертв, то конвенция призывает государства предоставлять услуги всем пострадавшим — в том числе и мужчинам. Все наши услуги для жертв насилия доступны и женщинам, и мужчинам. Есть только одна услуга, специально предназначенная для женщин и их детей — это приюты, которые работают по всей Эстонии. И я воспользуюсь возможностью напомнить о службе помощи жертвам насилия в Эстонии — она доступна круглосуточно по телефону 116006.

Вийк: Как происходящее в Латвии влияет на Эстонию?

Лухт: Думаю, это оказывает очень негативное влияние и вредит пострадавшим. В последнее время ко мне часто обращаются с вопросом — что теперь будет у нас? То, что происходит в Латвии, создаёт атмосферу страха и тревоги как среди специалистов, так и среди людей, которые сталкиваются с домашним насилием. Они же читают новости, слышат все эти обсуждения. А если человек и так находится в уязвимом положении, и вдруг слышит, что целое государство хочет отказаться от своих обязательств помогать жертвам — представьте, что он может почувствовать. У нас и так проблема в том, что пострадавшие не обращаются за помощью,потому что им стыдно, страшно, и они просто не знают, что их ждёт.

Но на практике в Эстонии ничего не изменится, мы продолжаем свою работу и остаёмся частью Стамбульской конвенции.

То, что происходит в Латвии, по-моему, абсолютно абсурдно. Ведь речь идёт о помощи жертвам насилия и его предотвращении. Насилие в любом случае вредит обществу — есть даже расчёты, во сколько это обходится государству. Какие настроения это всё порождает, и зачем это вообще нужно? Если мы действительно хотим предотвращать насилие, об этом нужно говорить честно и открыто. А все эти политические игры… честно говоря, мне просто стыдно.

Слушайте полный разговор в подкасте «Ära kaaguta!». Текст отредактирован и переведен на русский язык.