Помощница Вайнштейна Ровена Чиу: я молчала о домогательствах 20 лет, потому что опасалась за безопасность своей семьи

Ровена Чиу, бывшая помощница сооснователя Miramax продюсера Харви Вайнштейна, подверглась сексуализированному насилию со стороны своего босса в 1998 году. После 21 года молчания она рассказала о своем опыте в 2019 году и стала одним из голосов  движения MeToo. Ее история стала известна широкой общественности после статьи-мнения, опубликованного в New York Times, и фильма «Она сказала», вышедшего на экраны в 2022 году. Базирующаяся в Сингапуре консультантка по гендерному равенству Пирйо Турк взяла у Чиу интервью, в котором обсуждаются культурные особенности в контексте сексуализированного насилия, сложные процессы домогательства и необходимость делиться опытом. 

Ровена Чиу — консультантка по менеджменту с китайскими корнями, выросла в Англии, а сейчас живет в Калифорнии. В 1996 году она окончила Оксфордский университет по специальности «Английская литература» и во время учебы была президенткой Драматического общества Оксфордского университета. Она мечтала об успехе в киноиндустрии. В 1997 году  устроилась на работу в лондонский филиал Miramax в качестве ассистентки Зельды Перкинс, личной помощницы Вайнштейна. Во время собеседования Перкинс предупредила Чиу, что ее потенциальный новый босс известен своим неподобающим поведением и сильными вспышками гнева, но если “вести себя решительно”, ничего не произойдет.

Осенью 1998 года, когда Чиу было 24 года, она работала ассистенткой Вайнштейна на Венецианском кинофестивале. Продюсер имел привычку приглашать сотрудников в свой гостиничный номер, чтобы обсудить дела, часто поздно вечером. Ровену он также позвал на ночное обсуждение сценария, но попросил сделать ему массаж (позже выяснилось, что он просил сделать это многих своих жертв).  Прежде чем ей удалось сбежать, Вайнштейн толкнул ее к кровати и стянул с нее колготки.

Многие жертвы сексуализированного насилия никому не рассказывают о произошедшем, возможно, месяцами или годами.

Вскоре после шокирующего инцидента Чиу рассказала о нем своей коллеге и руководительнице Зельде Перкинс, которая настолько разозлилась на Вайнштейна, что они с Чиу подали в Miramax заявление об отставке. Возвращаясь из Венеции в штаб-квартиру Miramax в Лондоне, они надеялись, что сообщение руководству о случившемся приведет к увольнению продюсера. К сожалению, это было не так. Вместо этого их заставили подписать договор о неразглашении (NDA), что означало, что им не разрешалось рассказывать о произошедшем не только семье и друзьям, но также врачам, терапевтам и средствам массовой информации, в том числе тем, которых еще не существовало. Однако по настоянию Перкинс и Чиу в контракт были включены пункты, призванные защитить женщин от поведения Вайнштейна. Например, договор включал требования о том, чтобы продюсер прошел терапию и проработал свое сексуально-агрессивное поведение; что Вайнштейну придется покинуть Miramax, если он снова перейдет черту и попытается скрыть это; что компания Miramax согласна полностью пересмотреть свою практику работы с персоналом, установив для сотрудников гарантии, включая трехуровневую систему отчетности о сексуализированных домогательствах или нападениях на работе. Оглядываясь назад, можно сказать, что эти пункты были бесполезны, поскольку никакого надзора так и не появилось, жертвам по-прежнему приходилось хранить молчание, а Вайнштейн продолжал вести себя, как и прежде.

Чиу хранила молчание более 20 лет, опасаясь за безопасность своей семьи. Чтобы заставить Перкинс и Чиу молчать, Вайнштейн нанял для слежки за ними Black Cube, израильское шпионское агентство, в котором работали бывшие агенты Моссада.

Rowena Chiu. Foto: Kathy LaBarre

Вы упомянули, что не рассказали своим близким о том, что произошло в Венеции, не только из-за соглашения о неразглашении, но и из-за ваших китайских корней: у вас не принято обсуждать такие личные вопросы. Не могли бы вы объяснить подробнее, чем в этом смысле китайская культура отличается от западной?

Обычно пережившие сексуализированное насилие не сразу сообщают о том, чему подверглись. Независимо от моей культуры, даже несмотря на то, что я азиатка, я бы не сказала, что моя первая реакция была такой уж необычной. Я рассказала об этом трем людям, что, по моему мнению, очень много. Многие жертвы сексуализированного насилия никому не рассказывают об этом, возможно, месяцами или годами. Из-за чувства стыда, а также потому, что произошедшее кажется нереальным,  я думаю, что женщины склонны задаваться вопросом – а действительно ли это случилось? Может это была моя вина? И так далее.

Харви любил контролировать личные отношения людей, и я думаю, что это одна из основных характеристик насильника.

Причины, по которым пережившие насилие не сразу рассказывают о своем опыте, могут быть очень сложными и многочисленными. И, я считаю, это не зависит от культурного происхождения. На следующее утро я рассказала об этом Зельде Перкинс, моей коллеге. Как я уже упоминала в нескольких интервью, когда я пошла к Зельде, я не собиралась жаловаться на то, что со мной произошло что-то ужасное, пожалуйста помоги мне, можем ли мы обратиться в полицию – хотя она именно так это интерпретировала. Я рассказала ей, потому что она была моей коллегой и научила всему, что касается этой работы. Я чувствовала, что сделала что-то не так, что не предотвратила подобное нападение. Поэтому я спросила ее больше в контексте работы. Я, конечно, очень расстроилась из-за случившегося – она видела, что я плакала и была в шоке, – но я не ожидала, что мы пойдем к адвокатам или в полицию. Я скорее была готова к тому, что она скажет: «ой, глупая девчонка, ты должна была справиться с этим так и так». Но, очевидно, ее реакция была намного сильнее, чем ожидалось – в итоге мы обе уволились с работы, обратились к адвокатам и в полицию. Она была первой, кому я рассказала. Но поскольку я была в Венеции и все еще далеко от дома, а это не та информация, которую стоит кому-то отправлять сообщением, со своим парнем я поговорила по возвращении в Лондон. Это произошло до NDA.

Заключение договора о неразглашении заняло около шести недель, потому что, очевидно, Харви думал, что мы не отреагируем таким образом. Некоторое время ушло на то, чтобы обратиться за советом к старшим коллегам. Поскольку они отказались нам помогать, мы обратились к юристам, а затем потребовалось некоторое время, чтобы найти адвокатов. Когда Харви понял, что мы настроены серьезно, он прилетел в Лондон и договорился о заключении соглашения о неразглашении.

Но я рассказала о случившемся своему парню, лучшему другу и двум коллегам. Часто говорят, что, если ты никому не рассказала об этом, то, должно быть, все выдумала. Нет никаких доказательств, что это произошло. К настоящему времени мы много знаем о травмах, связанных с сексуализированным насилием, и люди, подвергшиеся ему, очень часто вообще никому об этом не рассказывают.

Rowena Chiu. Foto: Kathy LaBarre

Я хочу сказать, что я была обычной 24-летней, довольно экстравертной и общительной, у меня была нормальная жизнь, пока я не впала в депрессию и не предприняла две попытки самоубийства… У меня был парень и близкий круг друзей, но со временем Харви все это отнял, отношения разрушились. Для Харви было очень характерно контролировать личную жизнь. Например, он не стеснялся спрашивать своих подчиненных, есть ли у них устойчивые отношения: «Если нет, я могу вас с кем-нибудь познакомить». Ему нравилось контролировать личные отношения людей, и я думаю, что это одна из основных характеристик насильника. Во многих случаях я видела молодых неженатых подчиненных, которые уже были сильно изолированы от своего круга, потому что Харви находил им партнеров из числа своих, чтобы сохранять лояльность.

Поколение наших родителей выросло с этим бременем: держать голову опущенной, усердно работать, не суетиться, вам повезло, что вы здесь…

Но вернемся к вашим азиатским корням…

На самом деле это очень непростая тема для разговора. Хотя для разных культур характерны разные поведенческие особенности, не стоит их переоценивать, потому что этим вы поддерживаете расовые стереотипы. Утверждать, будто я веду себя определенным образом, потому что я азиатка – я думаю, что это трудный путь, и нам всем нужно быть осторожными, играя с расовыми стереотипами. Но все же я хочу об этом поговорить, потому что это очень тонкий момент. Я думаю, что расовые элементы произошедшего со мной сексуализированного насилия действительно сыграли свою роль. Моя статья в New York Times озаглавлена: «Харви Вайнштейн сказал мне, что ему нравятся китайские девушки». В ночь нападения он говорил мне что-то вроде: «Мне нравятся китайские девушки, потому что они сдержанные, я знаю, что ты не собираешься ни о чем рассказывать». Он определенно руководствовался расовыми стереотипами, охарактеризовав меня как покорного, тихого, послушного человека, который не будет поднимать шум. Когда он произнес это, я подумала, что если ты помощница кого-то известного, например Харви Вайнштейна, очень важно не рассказывать журналистам, например, в каком отеле он остановился, или не раскрывать его личные привычки. Я не думала, что это был контекст сексуализированного насилия. Лишь позже я поняла, что его намеки о моем происхождении на самом деле касались того, что я буду молчать, потому что я тихая и скромная.

Я выросла в азиатской семье, и церковь также сыграла важную роль в моем воспитании, поскольку Китайская церковь в Лондоне была моей большой семьей. В детстве у меня было ощущение, что многие темы являются табу – не только сексуализированное насилие, но и эмоции в целом. Я думаю, что это применимо к азиатским культурам в Азии, но в диаспоре это усиливается. Под этим я имею в виду иммигрантские азиатские культуры. Многие из моих китайских друзей, родившихся в Америке или Англии, разделяют общий опыт своих родителей: людей, переехавших в другую страну, не владеющих языком, бедных и пытающихся утвердиться в обществе и культуре, частью которых они не являются. Я думаю, что поколение наших родителей выросло с этим бременем: держать голову опущенной, усердно работать, не суетиться, вам повезло, что вы здесь… А если вы поднимете суету, вас могут отправить в японские лагеря для интернированных (во время Второй мировой войны в лагерях были интернированы местные японцы в США и Канаде. — прим. ред.). Эта травма очень глубока в истории азиатских народов. Поскольку люди до сих пор это помнят, поколение наших родителей пыталось привить нам установку: не делать глупостей, поступить в хороший университет, получить хорошую работу, стать врачом или юристом и быть хорошим членом общества.  Я несколько раз видела своих родителей в ситуации, когда их унижали как клиентов, но они не стояли за себя, потому что не говорят по-английски и не хотят поднимать шум.

Это культура, в которой мы не говорим о наших самых глубоких чувствах, но виним себя, принимаем свою вину как должное, и это очень опасно.

В детстве я тоже не могла постоять за себя. Я определенно не была человеком, который выделялся, ставил на первое место своим интересы, защищал себя. Мои собственные дети, которые выросли и живут в Калифорнии, на это способны. И хотя теперь я много рассказываю об ассертивности, провожу много международных встреч и даю много интервью, в 24 года я была очень застенчивой. Мне казалось, что ни я, ни мои чувства не имеют значения. Это повлияло на мои отношения с Харви – я просто хотела хорошо выполнять свою работу и быть действительно хорошей помощнцей. Но также это оказало влияние на мои личные отношения. Когда я попыталась покончить жизнь самоубийством после случая с Харви, у меня уже были семилетние отношения. Но они рухнули, потому что для моего партнера это было невыносимо. Я много винила себя — отчасти в жестоком обращении со стороны Вайнштейна, но также и в том, что я не стала идеальной девушкой. Я думаю, что этот цикл самообвинения — очень азиатская вещь. Мне трудно это говорить, потому что я чувствую, что воспроизвожу расовые стереотипы. Но это правда, что в нашей культуре люди не говорят на сложные и эмоциональные темы. Это культура, в которой мы не говорим о наших самых глубоких чувствах, но виним себя, принимаем свою вину как должное, и это очень опасно.

Rowena Chiu. Foto: Kathy LaBarre

5 октября 2017 года журналисты New York Times Джоди Кантор и Меган Туи опубликовали статью о Вайнштейне и его сексуализированных преступлениях. Материалы о сексуализированных домогательствах и насилии были и до этого, но никогда не привлекали столько внимания. Как вы думаете, почему случай Харви Вайнштейна вызвал такую реакцию, а также движение MeToo?

Я думаю, одна из причин в том, что он был голливудским кинопродюсером. В чем-то он воплотил худший женский кошмар, а с другой стороны стереотипные, своего рода кинематографические ситуации — мужчина постарше, крупный и не очень красивый; а женщина красивая, стройная, блондинка — как принцесса, которую нужно спасти. Кстати, большинство людей, которых он выбрал для преследований, — блондинки. Так что я думаю, что визуально существовала такая кинематографическая идея, и средства массовой информации ищут эту визуальную антисказку. Кроме того, мир в целом очарован Голливудом.

Так что я думаю, что контекст сыграл роль: Трамп оказался в Белом доме, и это стало последней каплей. Женщины десятилетиями, поколениями боролись — и настал переломный момент.

Еще одним важным аспектом является культурный контекст: женщины из леволиберальной элиты, которые поддерживали Хиллари Клинтон, были крайне недовольны тем, что в США женщина не могла попасть в Белый дом. Их возмутило не только то, что Клинтон не победила, но и — особенно — то, что она уступила позицию кому-то вроде Дональда Трампа. Огорчение было очень глубоким, потому что Хиллари занимала сильную феминистскую позицию и проиграла кому-то, кто был полной ее противоположностью. И когда к власти пришел человек, заявлявший, что может хватать женщин за “киски” и целовать их, потому что он знаменит и ему все позволено, женщины, подвергшиеся сексуализированному насилию, впервые выступили вперед. Несмотря ни на что, Трамп попал в Белый дом. Поэтому я думаю, что женщины направили свой гнев в другие области, пытаясь привлечь мужчин к ответственности. Это очень сложно, потому что, как отметил адвокат Харви: если Бретт Кавано и Дональд Трамп, обвиненные в домогательствах, могут продолжить работу, почему бы Харви Вайнштейну, стороннику левых демократов, не остаться на посту председателя Miramax? Именно такой аргумент выдвинул адвокат Вайнштейна, и он, конечно, довольно абсурден. Так что я думаю, что контекст сыграл роль: Трамп оказался в Белом доме, и это стало последней каплей. Женщины десятилетиями, поколениями боролись — и настал переломный момент. Женщины выходили на улицы, меняли законы, составляли и подписывали петиции, потому что им просто это надоело.

Rowena Chiu. Foto: Kathy LaBarre

После движения MeToo возникло множество контрдвижений, таких, как антигендерные, инцелы, Эндрю Тейт. Считаете ли вы, что эти движения свели на нет некоторые достижения MeToo?

А также дело Эмбер Херд. Я думаю, что если существует крупное культурное и социальное движение, то было бы что-то не так, если бы не было никаких контрдвижений, потому что в некотором смысле они являются показателем того, что вы успешны и кто-то чувствует угрозу. И, безусловно, есть группы людей, которые находятся под серьезной угрозой: женоненавистники, инцелы. Они считают, что должны выступить против MeToo, потому что MeToo выступает против их образа жизни.

После Black Lives Matter и Stop Asian Hate некоторые стали говорить, что все жизни имеют значение. И в каком-то смысле All Lives Matter стало контрдвижением Black Lives Matter. И хотя это движение не набрало силу, все же были люди, задававшиеся вопросом, почему мы должны предоставлять платформу чернокожим, как насчет всех? И это звучит добродетельно, пока вы не начнете разбираться и не поймете, что на самом деле вы говорите, что хотите сохранить статус-кво, при котором чернокожие люди в этой стране очень угнетены. То же самое и с движениями, выступающими против MeToo: они будут использовать аргументы, которые кажутся очень разумными и логичными. Но когда вы начинаете разбираться, то выясняется, что они говорят следующее: мы не признаем тот факт, что женщин вообще угнетали.

Давайте не будем молчать об этих вещах, потому что, если мы, женщины, не говорим этого в интервью и не освещаем это, мы оказываем себе медвежью услугу.

Раз уж мы заговорили об инцелах, я хочу также упомянуть ricecels. Традиционно слово использовалось для обозначения чудаковатых азиатских мужчин, которые не могут найти девушку. Но есть и другое определение – это белые парни, которые думают, что азиатские женщины уступчивы, покорны, послушны и часто экономически бедны. Эти мужчины могут быть богатыми, окончившими престижные университеты и работающими в транснациональных компаниях где-нибудь в Азии. Они ищут себе девушек из деревни в какой-нибудь небогатой азиатской стране (Филиппины, Вьетнам и т. д.), потому что знают, что из-за их экономического положения этот человек никогда не уйдет от них. У нас в Гонконге есть эта ужасная аббревиатура под названием FILTH (failed in London, try Hong Kong) – в Лондоне не получилось, попробуйте в Гонконге. И в Азии действительно есть белые парни среднего достатка, которые чувствуют, что их экономическая мощь или их расовая власть и привилегии действительно играют важную роль. И они не хотят возвращаться туда, откуда приехали. Межрасовые властные отношения представляют собой сложную проблему, которая во многом зависит от контекста.

Не существует ни одного момента времени или ситуации, когда другим станет ясно, что этот человек является агрессором. Это осознание происходит постепенно.

У меня есть негативный опыт, связанный с ricecels. Поскольку я публичный человек и в сети много моих фотографий, то минимум раз в неделю я получаю письма примерно такого содержания: «Ох, да ты милая азиатка, знаешь, я чувствую возбуждение, ложись со мной в постель», или даже хуже того. Но есть контрдвижение с таким менталитетом: мужчины считают, что у них есть право на секс и не терпят женщин, занимающих активную жизненную позицию. Их основной посыл: «раз ты так много об этом говоришь, то наверняка сексуально фрустрирована. Приходи сюда, и я покажу, как хорошо провести время. И тогда ты не захочешь об этом говорить». И это грязно и противно. Но если не говорить о том, что я получаю подобные сообщения почти ежедневно, то это тоже форма абьюза. Давайте не будем молчать об этих вещах, потому что, если мы, женщины, не говорим этого в интервью и не освещаем это, мы оказываем себе медвежью услугу.

Peakpx, CC0

Когда дело доходит до издевательств в школе, говорят, что есть три части: агрессор, потерпевший и свидетели, которые просто наблюдают, но ничего не делают. И именно из-за зевак это и происходит: без них у агрессора не было бы аудитории. Как вы думаете, как мы могли бы побудить больше людей походить на Зельду Перкинс и выступать против зла?

Моим контекстом было то, что я потеряла работу, за мной следили, а Харви добился того, что вся моя жизнь развалилась. Еще один важный момент заключается в том, что сексуализированное насилие выглядит не так, как его изображают в фильмах. Нет такого, что агрессор набрасывается на вас, а вы принимаете решение закричать и убежать. Часто вы находитесь в комнате, и на вас воздействуют тонкой, принудительной силой. И это может происходить, как в моем случае, в течение нескольких часов, может быть, даже дней, недель или даже лет. Действительно, важно более глубокое понимание того, как работает сексуализированное насилие, поскольку это дисбаланс сил, и кто-то как бы принуждает вас что-то делать. Это справедливо и для свидетелей. Такого, чтобы Харви набросился на кого-то в вестибюле отеля и изнасиловал на полу, не было. И потому никто не мог воскликнуть: «О боже мой, я работаю на насильника». Нет таких моментов и ситуаций, когда другим становится ясно, что человек является агрессором. Это осознание происходит постепенно.

Постепенно приходит понимание, что, возможно, все девушки, которых он приглашает в свой номер, не очень-то рады там находиться. Большую роль играет и то, что речь идет о повседневных делах и будни с Харви не были приятными. И нет никакого решающего момента, когда кто-то принял решение вступиться за коллегу. Конечно, Зельда сделала это, но даже для нее я была последней в длинной череде помощниц, которых она нанимала для Харви. И я думаю, что, по сути, я была той соломинкой, которая сломала спину верблюду. Стороннему наблюдателю трудно найти решающий момент, потому что вам кажется, будто такое поведение нормально.

Но я надеюсь, что движение MeToo изменило общество хотя бы минимально, и теперь о сексуализированном насилии можно говорить больше. Тот факт, что существуют такие разговоры, меня воодушевляет, потому что каждый из них придает сил. Тот факт, что миллионы других женщин во всем мире теперь имеют возможность высказываться, заставляет каждую чувствовать, что она больше не одинока.