Нам надо было чаще ходить в походы 

Что же это за чувство, заставляющее человека сравнивать себя с другими, хоть голос в твоей голове и говорит, что дело это бессмысленное и бездуховное? Зависть ли это? Или экзистенциальный страх?

Беседую со знакомой, живущей в Финляндии. Вокруг нас звенят бокалы, кто-то кашляет в микрофон, и знакомая рассуждает о том, что, ей кажется, в Эстонии особенно любят сравнивать. Каждый сравнивает свою квартиру, работу, машину, одежду, прическу с квартирами, работой, машинами и прическами других. Я с завистью смотрю на ее волосы и ругаю себя за то, что вчера сама обкромсала себе челку кухонными ножницами.

Сравнивать. Оценивать. Изображать успешность.

В том числе эстетику успешного человека (нашивка бренда должна быть, но, если ты из особенно успешных, она не  должна быть броской). Самое интересное, что в последнее время, перечисляя свои места работы и должности, успешный человек обязательно походя упомянет, что когда-то, еще в студенчестве, работал продавцом или дворником или на ферме кур ощипывал. Как будто эти романтические воспроминания можно поставить в один ряд с жизнью, когда лечение зубов так же далеко и недоступно, как сияющий огнями Таллиннский аэропорт.

Впрочем, это было отступление. Сравнивать работы-машины-сумочки мне не интересно, поскольку машины меня в целом не сильно интересуют, а работа есть работа — никто не защищен от общения с коллегами или клиентами. Но я узнаю это ощущение, когда случайно сталкиваюсь в Стокманне со старой знакомой, которая увлеченно выбирает сковородку в подарок сыну (он осенью переезжает в Тарту, в университет, твой тоже?) (нет, потому что моего исключили из двух средних школ, и теперь он изучает гимназию для взрослых, так сказать, изнутри). Я знаю это ощущение, но не знаю точно, как его назвать. Зависть ли это или экзистенциальный страх?

Родительство — вот что мы мастерски умеем сравнивать.

Написанное ниже может относиться к моим детям, но я буду это отрицать на всякий случай.  Ребенок друзей, тоже дошкольник как и мой, с аппетитом пробует что угодно — его интересует и тертый хрен, и раки, а мой уже полгода ест только паровой белый рис Жасмин безо всего. В деревне всучаю ему морковку, потому что цинга, и вижу ту же самую морковку, когда ассенизаторы приезжают чистить септик, а на поверхности содержимого покачивается что-то оранжевое. (Пару минут я даже испытываю гордость по поводу находчивости и ловкости сына, потому что спустить в унитаз целую морковку не так уж просто). Ребенок, который ходил с ним в одну группу в детском саду, побеждает на международных соревнованиях среди юниоров и фигурирует в списке лучших десятиборцев в истории Эстонии, а мой ездит в троллейбусе кругами по Мустамяэ, потому что не хочет потеть на тренировке по настольному теннису. А еще есть дети, которые умеют четко и громко произносить «спасибо», «пожалуйста» и «вам помочь?».

Конечно, дело не только в детях. Хотя они тоже не без недостатков. Дело в родителях. У меня есть знакомые, которые постоянно ходят в походы с детьми. Мы тоже пробовали, но перед этим всегда разгорался скандал, а это, как известно, очень утомительно. Еще один мой знакомый пьет чай со своей дочерью-подростком после обеда, и они разговаривают о жизни. Это их ежедневный ритуал. У меня тоже есть ритуал. Я шлю дочери ссылки на милых белых медвежат в разных позах через инстаграм из одной комнаты в другую. Она валяется на своей кровати, а я на своей; время от времени я кричу ей туда что-нибудь, а если она не слышит, шлю сообщение. Раз уж я все равно в инстаграме, заодно «прячу» в ленте фотографии детей своих друзей, которые сейчас в походе где-то среди болот, с морковкой в руке, и, конечно, всегда здороваются, встретив кого-нибудь на дощатой дорожке.

«Нам надо было чаще ходить в походы»

Это название книги шведской писательницы Гуниллы Бергстен в приблизительном переводе. Сама эта книга о том, о чем автор сожалеет больше всего сегодня, когда дети вот-вот выпорхнут из родительского дома. Я знаю это ощущение, но не могу подобрать ему название. Может быть, это зависть, но скорее — экзистенциальный страх. И всеобъемлющее чувство вины. Для этого мне нет необходимости читать ее книгу (да я ее и не читала). Просто сейчас, когда мои дети становятся всё самостоятельнее, я знаю, что нам надо было чаще ходить в походы.

Фото: Остин Бэн, Unsplash

Я спрашиваю детей (на всякий случай по отдельности, чтобы они не повлияли друг на друга): как вы думаете, нам надо было чаще ходить в походы? Ответы одинаковые, словно они уже обсудили эту тему вдвоем. Нет, мы ходили в походы достаточно часто. А с ночевкой и палаткой? И этого хватало. Я им не верю, и лучше мне не становится. Они бы, наверное, подтвержили, что и морковки ели вполне достаточно. Но, в отличие от семьи Бергстен, мы хотя бы ходили в походы, и с палаткой в том числе. Например, мы ездили по Стокгольмскому архипелагу и жили в палатке, и у обоих детей началась стрептодермия в такой агрессивной форме, что прямо с острова пришлось отправиться в отделение скорой помощи.

Я просто знаю, что другие родители ходят в походы чаще. Знаю, что их дети любят бывать на природе, и для них не бывает плохой погоды или неподходящего времени года. Само собой, они умеют ориентироваться по звездам и узнают следы диких животных. Их дети, конечно же, могут сами поставить и собрать палатку. Они не будут просто стоять и смотреть, беспомощно опустив руки в волдырях, как мы — спешно пытаемся ее убрать, чтобы не опоздать на единственный паром в город.

Муж Гуниллы Бергстен тоже считает, что им нужно было чаще ходить в походы с детьми. И с палатками в том числе. В ответ она обращает внимание на тот факт, что сложно чаще делать то, чего ты не делал никогда. Это меня совершенно не утешает. Они кажутся мне такими чистыми и невинными. Потому что еще хуже — сделать и потерпеть неудачу. Сделать, но так, что всей семье врежется в память яркое общее воспоминание о стрептодермии.

Я сравниваю себя с другими родителями. И сравниваю своих детей с другими детьми, хотя с моими вообще-то все в порядке. Я сожалею о многом, чего не сделала, или сделала, но совершенно не так. Сравниваю, хоть и знаю, что это бессмысленное и низменное дело. Сравниваю, потому что знаю, что от цинги можно умереть; что, если мало двигаться, развиваются сердечно-сосудистые заболевания, и что ни один белый медвежонок не заменит ежедневного чайного ритуала. Знаю, что мои дети выросли, а я так и не смогла передать им необходимые навыки выживания, и если они окажутся в одиночестве в лесу с палаткой, то…

Нам определенно надо было чаще ходить в походы.