«Важно понимать, что мужчины и женщины одинаково ценные». Интервью с гинекологами Кай Парт и Маде Лаанпере

В 2019 году гинекологи Кай Парт и Маде Лаанпере удостоились орденов Эстонского Красного Креста четвертой степени за внедрение качественных изменений в сфере сексуального здоровья. Они вместе уже больше 25 лет способствуют положительным преобразованиям в области женского сексуального здоровья, содействуя реформам в медицинских учреждениях и развитию сексуального образования на уровне школ, университетов, различных ведомств и министерств.

Редактор портала Feministeerium Ребека Пыльдсам побеседовала с Кай Парт и Маде Лаанпере, затронув такие темы, как сексуальное согласие, кампания #MeToo, сексуальное просвещение, гендерные стереотипы, менопауза и пропаганда сексуального здоровья.

Вы уже десятилетиями трудитесь бок о бок во имя позитивных сдвигов в теме женского здоровья. Когда вы познакомились и начали сотрудничество?

Маде: Мы познакомились в 1996 году, чтобы приступить к развитию консультационных услуг в области сексуального здоровья молодежи. Вместе мы создали молодежный консультационный центр в Тарту.

Кай: В те годы показатели подростковой беременности в Эстонии были очень высокими. Число как абортов, так и родов было очень велико. И гинекологи активно обсуждали, что с этим всем можно поделать.

Маде: Тогда в целом было много проблем из-за рискованного поведения, в том числе сексуального. Прежде, в советское время, не было ни знаний, ни средств — презервативов или противозачаточных таблеток — для снижения рисков. Когда произошла стремительная либерализация общества и средства появились, то ими не умели пользоваться. А в жизни ведь бывают всякие случайности.

Кай: В 90-е мы обе входили в Эстонский союз планирования семьи, который позднее переименовали в Эстонский союз сексуального здоровья. Он играл важную роль в период создания молодежных консультационных центров.

«Молодежные консультационные центры должны находиться отдельно от крупных медицинских учреждений. Чтобы в коридоре нельзя было случайно столкнуться со своей мамой или бабушкой”.

Маде: Наш союз входил в состав IPPF (Международная федерация планирования семьи), которая испытывала особый интерес к бывшим странам Восточного блока, где и планировала создавать подобные организации. К счастью, в тот момент там подобрались правильные люди. Вместе с ними мы пришли к пониманию, что невозможно разом исправить сексуальное поведение всех людей, а потому следует расставить приоритеты. Решили начать с молодежи. Новые поколения лучше впитывают новые знания.

Кай: Например, мы могли отдать приоритет родителям, которые, в свою очередь, могли бы передавать знания своим детям. Или могли сосредоточиться на учителях. Но мы выбрали молодежь, и именно созданные нами молодежные консультационные центры фактически впервые предоставили в Эстонии совершенно новый вид медицинской услуги. Одно из принципиальных решений заключалось в том, что эти центры должны находиться отдельно от крупных медицинских учреждений. Чтобы в коридоре нельзя было случайно столкнуться со своей мамой или бабушкой. Ведь в то время в семьях и в целом в обществе о молодежной сексуальности особо не говорили. Даже сейчас научные исследования показывают, что в обществах, где тема молодежной сексуальности подвергается стигматизации, услуги в сфере сексуального здоровья молодежи необходимо предоставлять отдельно от прочих медицинских услуг. А там, где тема сексуальной жизни молодежи воспринимается естественно, консультацию может дать и обычный семейный врач.

Поначалу молодежные консультационные центры существовали на проектной основе, и мы работали над тем, чтобы получить постоянное финансирование со стороны Больничной кассы. На пятый год их существования, в 2000-м, мы, наконец, получили финансирование. Весь этот проект вырос и окреп, благодаря инициативе с самых низов. То, что нам удалось это запустить, думаю, стало огромным плюсом для всей тогдашней юной Эстонской Республики.

В профессиональном плане вы очень близки и держитесь друг за друга. В том числе для того, чтобы давать отпор тем, кто настроен против вас и относится к вам с предубеждением?

Маде: Я глубоко убеждена, что поодиночке мы не смогли бы добиться столь многого. Дело не столько в том, что две пары рук лучше одной, а в том, что так у тебя есть, с кем обсудить свои взгляды, вместе поразмыслить, чтобы затем убедиться в своем мнении. Хорошо, когда рядом всегда есть тот, кто мыслит схожим образом и радуется тем же вещам. В то же время не могу сказать, что нашей деятельности оказывалось какое-то сильное противодействие.

Кай и Маде: Но непонимания было, конечно, много.

Кай: Порой спрашивали: “Тебе действительно нравится вся эта тема абортов? Тебе самой не жутко заниматься жертвами насилия?”

Маде: Или, например, говорят, что, выписывая противозачаточные таблетки, мы отравляем детей. И не понимают, что насилие против женщин уж точно никак не может нравиться. Порой мы сталкиваемся с каким-то сочетанием восхищения и непонимания. Нас поддерживают в наших начинаниях, но в то же время дистанцируются от темы неравенства женщин.

Кай: Нам удается всячески дополнять друг друга. Мы обе прежде были в правлении Союза сексуального здоровья, но больше там не состоим. Нужно было выбирать, какой деятельности посвящать больше времени. К тому же там произошла смена поколений. Но в любом случае очень здорово проверять друг на друге свои идеи. Чтобы убеждаться, находишься ли ты на верном пути.

Маде: Наше сотрудничество ладится так хорошо потому, что нам не нужно все детально обговаривать или контролировать друг друга — сделает ли свою часть коллега или не сделает. Если же где-то что-то не в порядке, то кто-то один точно закроет брешь. И не надо постоянно переживать за организацию процесса.

Кай: В своей работе встречаем и много поддержки. Когда несколько лет назад потребовалось перевести кризисные центры помощи жертвам сексуального насилия в больницы при помощи небольшого финансирования, руководители больниц и больничных отделений живо откликнулись на этот призыв, поскольку после наших тренингов поняли, что в учреждениях здравоохранения должно быть место для оказания помощи жертвам сексуального насилия. Хотя еще даже до начала пандемии коронавируса больницы были сильно перегружены, а потому у таких шагов могло найтись больше противников.

“Порой мы сталкиваемся с каким-то сочетанием восхищения и непонимания. Нас поддерживают в наших начинаниях, но в то же время дистанцируются от темы неравенства женщин”.

Маде: На самом деле мы встречаем такую поддержку во всех медицинских учреждениях, даже если темы, которыми мы занимаемся, вызывают некоторый дискомфорт среди определенных коллег. Я лично, прежде всего, борюсь за права женщин, поскольку их соблюдение является главным и безусловным гарантом здоровья. Всемирная организация гинекологов также говорит о том, что обязанностью женских врачей является отстаивание прав женщин. Это, конечно, не то, из-за чего я выбрала свою специальность, но за время продолжительной работы права женщин стали основной задачей в моей деятельности. Среди коллег в этом вопросе имеются разные мнения, но молодое поколение в этом смысле прогрессивнее.

Кай: На примере более юных коллег и студентов-медиков мы уже видим, как происходит смена поколений.

Вы обе преподаете в Тартуском университете. Чему вы стараетесь научить студентов?

Кай: В дополнение к основным профессиональным навыкам мы считаем необходимым обучать студентов общим вопросам сексуального здоровья с позиции этики и общественного здравоохранения. Маде, в нашем тандеме ты являешься главным идеологом в области медицинской этики! Уже на первом курсе говорим со студентами об аборте как об этическом вопросе. Говорим о суррогатном материнстве, о стерилизации… О чем еще?

Маде: Поднимаем все темы сексуального здоровья, которые могут вызвать проблемы этического характера в дальнейшей врачебной деятельности. На первом курсе это может показаться не самым актуальным, но в практической работе такая подготовка необходима. В действительности вопросы сексуального здоровья касаются каждого, а возможные этические проблемы можно разглядеть и через призму личного восприятия.

Кай: На втором курсе останавливаемся подробнее на теме насилия в близких отношениях и его влиянии на здоровье. Отдельно обсуждаем то, как на здоровье сказываются гендерные стереотипы. Это очень малоизученная тема, но очевидно, что любое поведение, основанное на гендерных стереотипах, негативно сказывается на здоровье. Известно, что в Эстонии мужчины умирают на 9-10 лет раньше женщин. Но общество в целом еще не осознало, что это преждевременные смерти. Природой не предначертано так, что женщины и мужчины должны умирать в разном возрасте. Не секрет, что во многих странах разница в ожидаемой продолжительности жизни у мужчин и женщин составляет всего пару лет.

Рискованное поведение мужчин во многом как раз и обусловлено гендерными стереотипами. «Мужчины должны быть смелыми», «мужчинам не к лицу проявлять эмоции», «не стоит бегать к врачу по каждой ерунде». Имеющиеся стереотипы побуждают мужчин гонять за рулем автомобиля, топить печали в алкоголе, идти пьяными в воду. Необходимо распознавать стереотипы и подвергать их сомнению, поскольку они вредят и мужчинам, и женщинам.

С этой же целью мы создали ориентированную на школьников программу профилактики насилия на стадии свиданий и для нее мы на протяжении пяти лет проводили дополнительные курсы для учителей. В исследовании Института развития здоровья среди молодежи 14-18 лет мы впервые задали вопрос о том, какие темы из области сексуального здоровья затрагиваются в школах. Выяснилось, что все 24 темы, указанные в рекомендациях ВОЗ в области сексуального воспитания, так или иначе затрагиваются, но в разной мере. Например, гендерными стереотипами, связанными с насилием на стадии свиданий, уже занимаются. Я верю, что если в 7-9 классах широко обсуждать темы гендерных стереотипов, то многое начнет меняться. Как вариант, в качестве темы обсуждения предлагается предположение о том, что «мальчик не должен показывать, что ему грустно и он встревожен». Сейчас 20 процентов мальчиков в 7-9 классах соглашаются с такой формулировкой, поскольку в них уже заложен стереотип. Однако 85 процентов девочек с такой постановкой вопроса не согласны. Они полагают, что если мальчик не держит неприятные эмоции в себе, то ему же будет лучше избавиться от них. Мы можем позитивно влиять на действительность, если, например, предлагать молодым людям обсуждать такие темы, как «должна ли девушка быть отзывчивее к пожеланиям молодого человека, если он пригласил ее на свидание?» или «может ли «нет» со стороны девушки на самом деле означать «да» или «может быть»?» Принципиально важно, чтобы у нас хватило таких учителей, кто способен обсуждать со школьниками подобные темы! Если разбирать гендерные стереотипы в контексте темы насилия в близких отношениях, то у нас появляется возможность предотвратить насилие в самом зачатке.

Для нас с Маде также очень важно обсуждать со студентами-медиками то, что здоровье — это не только такие сугубо медицинские показатели, как уровень холестерина или высокое давление. Преждевременная смертность мужчин отнюдь не обусловлена исключительно сердечно-сосудистыми заболеваниями. От них умирают и женщины.

Маде: Женская смертность по причине сердечно-сосудистых заболеваний после менопаузы выше, чем у мужчин! Мы работаем также во имя того, чтобы врачи в своей работе оценивали гендерные факторы объективно, отбрасывая в сторону стереотипы. Буквально на прошлой неделе один молодой человек, студент, сказал: «Послушайте! Я только сейчас начинаю понимать, какую большую роль в вопросах здравоохранения имеют гендерные стереотипы. Скажите, а где-то за пределами нашей аудитории об этом всем вообще говорят?» Однозначно на этот вопрос я ответить не могу, но каждый раз советую студентам серьезно задумываться, насколько уместен гендерный фактор в том или ином случае и какова его роль.

“Природой не предначертано так, что женщины и мужчины должны умирать в разном возрасте. Не секрет, что во многих странах разница в ожидаемой продолжительности жизни у мужчин и женщин составляет всего пару лет”.

Кай: Сегодняшние студенты-медики учатся общению и коммуникации на двух курсах. Одна из рассматриваемых тем — вопросы, касающиеся сексуальности пациента. Необходимо учитывать, что сексуальность и сексуальное поведение у всех людей разные. У одних идентичность базируется на их сексуальности, тогда как другие вовсе не хотят дефинировать свою сексуальность. Мы стараемся предложить студентам всеобъемлющее сексуальное образование. Учим их тому, что у каждого пациента могут быть свои особенности, своя природа действий и поведения. Учим говорить с пациентами об их сексуальности. В зависимости от того, кто первым начал этот разговор, врач или пациент. Учим распознавать, как ошибочные представления о сексуальности порой мешают пациентам правильно принимать лекарства или использовать методы контрацепции, да и вообще чувствовать удовлетворенность от своей жизни и личных отношений.

Маде: У молодых врачей уже совсем другое отношение к теме душевного здоровья. Они считают ее очень важной, но при этом сексуальное здоровье по-прежнему остается в позиции бедного родственника. Многие думают, что «этим займется кто-то другой где-то еще». Мы же стремимся к тому, чтобы врачи осознавали, насколько сильно сексуальное здоровье влияет в целом на благополучие и здоровье людей. Мы хотим, чтобы врачи об этом говорили. Чтобы разговоры на тему сексуального здоровья не были табуированными. Точно так же, как и разговоры о душевном здоровье. Но, увы, люди — в том числе врачи — пока не умеют об этом говорить.

Кай: Также мы говорим о сексуальном насилии. Всех студентов-медиков уже годами учат тому, как обращаться с жертвами сексуального насилия в рамках системы здравоохранения. Но для нас круг таких тем куда шире, и мы стараемся останавливаться подробнее на многих из них. Хотя в целом среди гинекологов такой широкий подход, увы, не так распространен. Например, классический взгляд на медицину говорит, что мы лечим болезни с помощью лекарств и хирургического вмешательства. Но мы в числе прочего говорим и об ожиданиях людей от своего тела, о желании меняться. Например, иногда люди хотят сделать эстетическую корректировку гениталий. В большинстве случае в этом нет нужды и это ничем не поможет пациенту. Особенно если причина таких желаний кроется в самообъективации, в стремлении соответствовать неким ожиданиям и стандартам.

На ваших глазах выпустился не один поток студентов-медиков, с которыми вы сохраняете тесный контакт, и чувствуете их настроения. У вас имеется богатый опыт создания новых структур внутри эстонской системы здравоохранения. Учитывая все это, каким вы видите медицинское решение проблемы трансгендеров, признания несовпадения гендерной идентичности с биологическим полом?

Кай: Для решения проблем трансгендеров необходимо создавать новую, отдельную медицинскую услугу по примеру Хельсинки, Стокгольма и некоторых городов в Англии. Центры помощи трансгендерам — это очень широкая, мультидисциплинарная история. Возможно, даже более сложная, чем наши кризисные центры помощи жертвам сексуального насилия. Для их работы необходимо собирать целую команду, состоящую из психологов, эндокринологов, гинекологов, хирургов и так далее. Честь и хвала тем коллегам в Скандинавии, кому это уже удалось сделать. Как я понимаю, в Англии такая услуга уже является частью государственной системы социального страхования.

Маде: А я бы не сказала, что создание центров помощи трансгендерам сложнее, чем учреждение наших центров для жертв сексуального насилия. Скорее, проблема кроется в правовых аспектах. Я и сама долго смотрела на своих студентов оценивающим взглядом, высматривая, выразит ли кто-то интерес к этой области. Мне кажется, что инициатором создания таких центров должен быть человек, которого тема трансегендерности трогает как-то лично. Я же подобного среди врачей-гинекологов пока не наблюдала.

Кай: Студенты испытывают живой интерес к темам ЛГБТК, когда на лекциях мы обсуждаем правильное использование терминологии, чтобы они не терялись в ней и в целом понимали, какие проблемы медицинского характера в принципе могут возникать у людей из этого сообщества. Студенты признавались, что к пятому году обучения им еще никто ничего не рассказывал про ЛГБТК. Но их неподдельный интерес позволяет надеяться на скорые перемены.

Маде: Скажу так, что тот, кто займется у нас созданием центров помощи трансгендерам, будет настоящим героем!

Осенью исполнилось пять лет с начала кампании #MeToo. На этой волне развернулась широкая дискуссия о сексуальных домогательствах, о сексуальном насилии на работе, в личной жизни, где угодно. Изменилось само понимание того, что является сексуальным домогательством. Люди стали осознаннее. Что, по вашему мнению, изменилось, а что осталось по-старому? На что вы обратили внимание с позиции врачей? Что еще могло бы измениться в ближайшем будущем?

Кай: Когда пять лет назад началась кампания #MeToo, многие отнеслись к ней с большим непониманием. Иронизировали над тем, что теперь любое движение считается домогательством. Посмеивались, что какими-то больно чувствительными стали современные женщины, и пошутить уже нельзя. К этому добавились разговоры о ложных обвинениях в домогательствах, о жадной погоне за судебными компенсациями. Тут будет справедливо заметить, что судебных дел с обвинением в сексуальных домогательствах не стало больше, а громкие разбирательства, которые могли послужить как прецедент, заканчивались оправдательными приговорами.

Маде: Выросла осведомленность людей, но, например, эстонские законы в этом случае не поспевают за прогрессом, поскольку они по-прежнему трактуют домогательство только как непосредственный физический контакт. Но существуют и такие виды домогательства, которые не имеют сексуального характера. Если кто-то тебя постоянно отчитывает и унижает, но при этом не хлопает по попе, то сейчас это у нас домогательством не считается.

“Я лично, прежде всего, борюсь за права женщин, поскольку их соблюдение является главным и безусловным гарантом здоровья женщин”.

Кай: Сексуальное домогательство — это та тема, о которой в университете по-прежнему говорят очень мало. На моей памяти есть случай, когда один преподаватель пообещал повысить оценку на один балл тем студенткам, кто поцелует его в щеку. Так в итоге и вышло — те девушки, которые поцеловали преподавателя, получили более высокие оценки. Или вот другая история. Руководитель летней практики в больнице закрыл дверь на замок, разлил коньяк по стаканам и полез силой целовать студенток. Когда начали обсуждать с коллегами подобное, выяснилось, что похожий опыт имеется и у других. В прежние времена многим приходилось переживать стыдные моменты, ощущать на себе то или иное притеснение. Просто тогда не знали, какую формулировку можно дать всему этому. Было бы интересно выяснить, каково оно сегодня в университетах в плане сексуальных домогательств. Осталось ли все по-старому или многое изменилось.

Маде: Да, тогда и в голову не приходило называть это сексуальным домогательством. Сегодня — другое дело! На различных курсах и тренингах я замечаю, что сегодня феномен домогательств подвергается переосмыслению. Все больше людей задумываются и вспоминают, как становились свидетелями всевозможных ситуаций. Например, шли вы мимо магазина, возле которого сидели пьяные мужчины и кричали вслед прохожей: «Посмотрите только, с какой отвратительной задницей здесь дамочка прогуливается!» Уже тогда вы понимали, как это мерзко, но сексуальным притеснением происходящее не называли. А сегодня уже в порядке нормы отматывать события и вспоминать задним числом, какие неприятные ощущения все это доставляло. Думаю, очень важно понимать, что человек — это не просто объект, и у нас у всех есть право на самоопределение. Сегодня мы становимся смелее, у нас появляется больше возможностей, а вместе с тем растет и уверенность в себе. На шлепки по попе уже не закрывают глаза. Ни молодые люди, ни те, кто постарше. Нельзя сказать, что 20 лет назад люди, подвергавшиеся сексуальному преследованию, чувствовали себя хорошо. Нет, они и тогда чувствовали себя плохо.

Результаты ряда исследований показывают, что примерно половина жителей Эстонии становились жертвами сексуальных домогательств. Думаю, в действительности их намного больше. Все чаще приходит понимание того, что домогательство — это не такое стечение обстоятельств, в котором агрессор сам соглашается, что да, это домогательство. На первом месте тут чувства и ощущения притесненного. Домогательство — это любая ситуация, в которой жертва считает происходящее таковым. Как писала редактор портала Feministeerium Кади Вийк, в Эстонии даже в случае изнасилования лишь один процент людей обращается в полицию или в службы помощи жертвам. Хотя в наши центры приходит все больше людей, мало кто делает это для того, чтобы пожаловаться на то, что кто-то их оскорбляет с утра до ночи. И с домогательствами тоже не обращаются.

Прошлым летом Feministeerium снова собрал истории людей, связанные с сексуальной эксплуатацией. Даже у самих жертв ушло некоторое время на то, чтобы распознать в произошедшем злонамеренное стремление воспользоваться ситуацией. Понять, что в их напиток что-то подсыпали. Но помощь они не получили ни от полиции, ни от медиков, ни от судебных инстанций. Как нам все это оценивать?

Маде: Понимание насилия сексуального характера в законах и на бытовом уровне — это две разные истории. Но да, довольно большая проблема в том, что и сами люди не могут оценить и распознать элементы насилия.

Кай: Здесь снова вступают в игру гендерные стереотипы. Например, то, какой люди видят свою роль в начальной стадии отношений. Должна ли я покориться или набраться смелости и сказать, что пока не хочу близости? Такое подчинение — это ведь в чистом виде ролевая модель. Если меня так воспитали, то я автоматически принимаю позицию, что могу и потерпеть. Ведь негоже отказывать и говорить «нет». Можно уметь общаться и разговаривать, уметь отвечать на сообщения, но не уметь даже задним числом задуматься и признаться: что-то было не так. Даже если ощущения остались самые неприятные, отталкивающие. В такой ситуации даже тот, кто совершил насилие, может не понять, что он был слишком настойчив и склонил к близости насильственным образом.

Маде: Да, все эти заблуждения и стереотипы — это большая проблема. «Женщина не должна отказывать», «интимную близость инициируют мужчины, а женщина должна подчиниться» и все в таком духе. Зловредны и мифы о том, что у мужчин сексуальные потребности выше, чем у женщин, и они не поддаются контролю.

Кай: Подобные взгляды на мужское и женское в сексуальных отношениях только вредят. Например, мнение о том, что мужчины не должны вкладываться в отношения. Что они не должны тратить много времени на детей, но могут проявлять свою активность на стороне. Есть же мнение, что тем мужественнее мужчина, чем больше у него половых партнеров. А «женственная женщина» не должна говорить четкое «да», и лучше сказать «нет», даже если сама имеешь в виду «да». Или стереотип о том, что женщины излишне эмоциональны и не могут сами принять решение. Включая решение о том, вступать ли им в интимную близость или нет.

“Например, шли вы мимо магазина, возле которого сидели пьяные мужчины и кричали вслед прохожей: «Посмотрите только, с какой отвратительной задницей здесь дамочка прогуливается!» Уже тогда вы понимали, как это мерзко, но сексуальным притеснением происходящее не называли”.

Маде: Ну а мужчины-то уж, конечно, умеют принимать решения. Проведенные в Эстонии исследования на тему стереотипов показывают, что удивительно большая часть мужчин полагает, будто женщинам как раз и нравится секс с элементами насилия.

Кай: Или, например, бытует мнение, что мужчина не должен использовать презерватив, если ему самому не хочется. Большинство переживших сексуальное насилие, оказавшись в центре помощи жертвам, рассказывают, что насильник не использовал презерватив. На обычные приемы к гинекологу приходят и женщины, которые рассказывают, что их партнеры не разрешают им использовать противозачаточные средства. И женщина идет на попятный, даже если за плечами у нее несколько болезненных прерываний беременности. Такой практический выход находят гендерные стереотипы в сексуальных отношениях. Здесь мгновенного эффекта не окажет и принятие закона о согласии.

Маде: Тут действительно очень важно, понимает ли сам человек, что им воспользовались и произошло насилие. В каждой возрастной категории свои проблемы, но у молодежи меньше жизненного опыта, и может пройти 25 лет, прежде чем человек осознает, что в 16 лет он стал жертвой насилия. А в 16 у него просто не может быть большого понимания сексуальных отношений, отношений между людьми в целом.

Кай: Среди людей старшего поколения больше царят убеждения о том, что если у мужчины возникла эрекция, то слово «нет» уже не подходит. А молодые понимают, что эрекция как приходит, так и уходит, и в этом нет ничего страшного.

В 2019 году вас наградили орденами Эстонского Красного Креста четвертой степени за помощь жертвам насилия и создание кризисных центров помощи жертвам сексуализированного насилия. Что конкретнее эти центры собой представляют?

Кай: Услуги кризисных центров помощи жертвам сексуализированного насилия базируются на результатах научных  исследований, которые показывают, что если жертвы в принципе обращаются за помощью, то они предпочитают медицинские учреждения, а не полицию. Следовательно, такие учреждения должны быть открыты 24 часа в сутки, поскольку насилие может произойти в любое время. При обращении в наш центр мы предлагаем всю возможную помощь, даже если сам человек еще не решил, будет ли он обращаться в полицию. В центре мы помогаем собрать доказательную базу. Осматриваем травмы, фотографируем, собираем следы ДНК, все фиксируем и убираем в стол до того момента, пока сам человек не определится со своими дальнейшими действиями. Разумеется, мы всячески поддерживаем обратившегося к нам, помогаем ему найти необходимую помощь. На тренингах мы неустанно повторяем, что обратившийся к нам не должен снова почувствовать себя жертвой. То есть мы определенно не должны его ни в чем обвинять. Мы предлагаем сдать анализы на венерические заболевания, некоторым необходимо пройти постконтактную профилактику ВИЧ-инфекции, и тогда мы сразу бесплатно предоставляем необходимые препараты. Некоторым требуются SOS-таблетки для экстренной контрацепции.

Маде: У нас, как у врачей, возникла необходимость создания такой услуги, поскольку к нам обращались люди, которым мы не могли помочь в должной мере. Но в мире ранее уже существовали подобные центры, и с помощью норвежского финансирования мы смогли ввести себя в курс дела и познакомиться поближе с такой практикой. Стамбульская конвенция (Конвенция Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием. — Прим. ред.) тоже предписывает наличие таких медицинских учреждений, где жертва сексуализированного насилия может получить всю необходимую помощь за один визит. Также мы проанализировали рекомендации ВОЗ и работу схожих центров помощи в Швеции, Норвегии и Англии. И переняли концепцию, адаптировав ее для каждой эстонской больницы.

“Заблуждения и стереотипы — это большая проблема. «Женщина не должна отказывать», «интимную близость инициируют мужчины, а женщина должна подчиниться» и все в таком духе. Зловредны и мифы о том, что у мужчин сексуальные потребности выше, чем у женщин, и они не поддаются контролю”.
.

Кай: Когда финансирование норвежских фондов завершилось, мы уже успели прописать руководства к действиям для наших центров и обучить множество людей, как медицинских сотрудников, так и юристов. Чтобы все не пропало даром, было необходимо получить государственное финансирование. Для дальнейшего развития наших услуг в сотрудничестве с больницами, больничной кассой и объединением Ohvriabi. Сама услуга оказывается в больницах, которые обеспечивают теплое помещение, часть персонала и оборудование. От Ohvriabi мы получаем финансы для дальнейшего развития и средства для сбора судебно-медицинского материала параллельно с оказанием прочей помощи.

Что изменилось бы в работе ваших центров и что изменилось бы для самих жертв, если бы в законодательстве черным по белому было прописано, что половой акт без четкого согласия партнера считается изнасилованием?

Маде: На ежедневной работе центров это бы никак не отразилось. Мы работаем вне зависимости от того, что и как прописано в законах. Что же касается жертв насилия, то на их жизни это сказалось бы самым значительным образом.

Кай: После своего первого визита к нам человек возвращается спустя три недели и через три месяца для повторных анализов на венерические заболевания. Иногда приходят еще. Каждый раз мы спрашиваем, как у человека идут дела. Оцениваем, не развилось ли у него посттравматическое стрессовое расстройство.

Спрашиваем, как протекает следствие. Помогаем человеку свыкнуться с положением в случае, если было принято решение о закрытии делопроизводства.

Маде: Я сама часто даже понять не могу, почему дело закрывают. И никак не могу помочь в этом жертве. Если же сам человек в итоге приходит к пониманию, что не может рассчитывать на помощь государства, то и у меня здесь руки коротки.

Кай: Но иногда видим и пациентов, которые рассказывают, что следователь полиции очень хорошо им объяснил, почему дело закрыто. Просто нет достаточных доказательств, которыми можно подтвердить беспомощное состояние жертвы. Но большинство пациентов просто получают извещение о закрытии дела с большим перечислением различных параграфов. И вообще не понимают, почему так вышло.

Маде: Нередко дело даже не открывают. Я в таких случаях спрашиваю пациента, попросили ли его в полиции написать заявление. И выясняется, что даже не предложили!

Кай: В своей работе мы видим, как людей одолевает ощущение несправедливости и непонимания. Видим, как это усложняет процесс выздоровления. Наши психотерапевты говорят, что пока ведется следствие, они только стабилизируют состояние пациента и ликвидируют дополнительный урон, который может нанести следствие. Прорабатывать избавление от самих последствий сексуального насилия можно только тогда, когда дело уже закрыто. А это порой может занять несколько лет. Закон, основанный на принципах согласия, разумеется, изменил бы ход делопроизводства.

Маде: Жертвы сексуального насилия угнетены чувством вины, стыда и смятения. Ситуация только усугубляется, если в полиции, прокуратуре и суде тебе повторяют одно и то же: «Послушай, а зачем ты туда вообще пошла?», «Почему ты не могла сказать «нет»?», «Почему не оказывала сопротивление, даже не царапалась?» В этом случае жертве не поможет даже лучший в мире психотерапевт. Изменение закона должно означать не просто добавление одного слова в ту или иную статью, а утверждение в понимании, что у человека есть право сказать «нет». А если меня не послушали, то мои права нарушили и совершенное является насилием. И у меня есть право заявить об этом и получить поддержку от государства. Тут вопрос в справедливости. Это очень важно для людей, чтобы они могли дальше спокойно идти по жизни вперед. У людей должна выработаться привычка, что получать помощь в самом разном проявлении — это естественно и нормально.

Кай: Задачи Закона о согласии — это не пересажать по тюрьмам как можно больше людей, а снабдить женщин правом голоса и тем самым изменить в целом общественный настрой. По примеру других стран мы знаем, что закон о сексуализированном насилии, подкрепленный прописанными принципами согласия, приводит к росту количества делопроизводств и обвинительных приговоров. В то же время мы понимаем, что речь не о волшебной палочке, по мановению которой следствие упростится и в деле появятся дополнительные доказательства.

Есть единичные случаи, когда в наши центры приходят и мужчины. Им мы помогаем точно так же, как и остальным. Никакой разницы в оказании помощи нет. Мужчины обращаются редко, чувство вины и стыда у мужчин развито еще сильнее, и оно мешает им просить о помощи. Так что от сексуального насилия могут страдать и мужчины. Когда говорим о жертвах, то имеем в виду всех.

Какие материалы вы используете на тренингах, чтобы лучше раскрывать темы, связанные с сексуальным насилием?

Маде: Я, например, показываю обучающие видео на тему согласия и понимания в сексуальных отношениях.

Кай: Организация Amnesty International сняла в Норвегии очень наглядный постановочный ролик об изнасиловании на вечеринке. Там девушка семь раз говорит «нет», но поскольку на ней не остается видимых побоев, а сама она не пьяна до беспамятства, то ее «нет» не считается, а в суде возникает ситуация «слово против слова». Если законы устаревшие, как у нас в Эстонии сейчас, то и факт насилия невозможно доказать.

Если же закон базируется на принципе согласия, тогда следователь должен выяснить у инициатора контакта, как он понял, что второй человек ответил ему «да» или «нет». В форме вопросов «Вы сами спросили вслух или сделали вывод о ее согласии по каким-то телодвижениям? Вы обсудили вместе и договорились об использовании презерватива или других методов контрацепции? Потом вы хорошо проводили время вместе, или она ушла по непонятной причине, собрав одежду и не проронив ни слова? После произошедшего вас охватил страх?» Ранее я уже писала для портала Feministeerium краткое руководство, которое поможет убедиться в согласии партнера.

Маде: Сейчас я не вижу в нашей правовой системе человека, который на самом деле понимал быть суть дела и захотел бы стать инициатором изменений.

Кай: В ноябре GREVIO, то есть группа экспертов, оценивающих выполнение Стамбульской конвенции, опубликовала свой оценочный рапорт по Эстонии. Прежде всего, там отметили, что следует в сжатые сроки что-то предпринимать с дефиницией изнасилования в наших законах. В то же время нельзя забывать о значении информационных кампаний и образования, которые помогают людям приходить к пониманию необходимости таких изменений. Если закон просто навязать, то его не будут ни понимать, ни выполнять.

Маде: Сейчас в Европе мы идем последними в плане таких поправок к законам.

Кай: Так же в целом обстоят дела с выполнением Стамбульской конвенции, с законом о гендерном равноправии.

Кроме гендерных стереотипов и сексуального согласия, есть еще важная тема телесной автономии. Она вызывает вопросы в разных возрастных группах. Как вам кажется, табу темы менструации исчезает?

Кай: О менструации можно было бы говорить больше и гигиенические прокладки могли бы иметься в общей доступности на видном месте. Будучи гинекологами, мы можем опираться на научные знания, чтобы помочь тем, кто страдает во время менструации. У кого сильные боли или эндометриоз.

Маде: Также можно было бы покончить с превозношением менструации, словно бы это само сосредоточение женского начала или будто бы выделение крови очищает организм.

Кай: Есть женщины, которые не хотят менструации. Не хотят использовать прокладки и тампоны во имя природы, хотят жить без менструаций. Да, можно сделать и такой выбор! Менструация не обязательна. Чтобы прийти к такому заключению, необходимо сильно изменить образ мышления.

Маде, я видела, что в начале 2022 года вы проводили лекцию на тему менопаузы. Почему об этом так мало говорят? Что следовало бы знать о менопаузе?

Маде: Тема менопаузы возвращает нас к гендерным стереотипам: о женщине судят по ее внешности и плодовитости. Эйджизм, то есть дискриминация по возрасту, куда сильнее бьет по женщинам как раз по причине физиологических изменений, с которым они сталкиваются, в отличие от мужчин. Только не говорите мне об андропаузе, о «мужском климаксе». Такого не существует. А менопауза существует, и она в очень значительной мере меняет жизнь.

Мы вышли из советского общества, где женщины в 55 лет уходили на пенсию, становились незаметными, а красивыми считались только молодые. До сих пор самый приятный комплимент — это слова «ох, как ты молодо выглядишь». А почему речь именно про молодость, а не по красоту, стиль, уверенность в себе? Если ценят не ум и мудрость, то женщины и стремятся выглядеть моложе. Много ли возрастных мужчин и женщин мы видим в материалах ведущих СМИ и в общественном пространстве? Могло быть и больше!

А о жалобах на перименопаузу в Эстонии вообще почти не говорят. Кое-где в Европе заводят разговоры, что работодателям следует считаться с тем, что из-за перименопаузы человек может стать временно нетрудоспособным или он нуждается в особых условиях. В случае приливов жара женщину в период перименопаузы нельзя назначать на должность, где она не может свободно брать перерывы. С этим все-таки стоит считаться. В то же время нельзя безропотно уступать и сдаваться симптомам, которые можно облегчить с помощью лечения. Менопауза — это естественная часть жизни.

Кай: Менопауза недооценена в медицине, поскольку долгое время распространялось мнение, что если прошлые поколения страдали, то придется пострадать и следующим. Но продолжительность жизни ведь продолжает расти. Сто лет назад многие женщины просто не доживали до возраста, когда начинается менопауза. Раньше умирали и женщины, и мужчины. Поэтому это более новая проблематика: как прожить эту более долгую жизнь. И это все не просто слова. Например, заместительная гормональная терапия ко всему прочему предотвращает потерю костной массы, что снижает риск переломов во время падений и таким образом улучшает общее качество жизни. Некоторые говорят, что у них нет никаких жалоб, а потом выясняется, что женщине уже два года приходится постоянно носить прокладки из-за непроизвольного мочеиспускания. Но ей самой казалось, что это не достаточно уважительная причина, чтобы обратиться к врачу. Принято считать, что женщины живут дольше, но хуже мужчин. Это является отражением стереотипа о том, что мужчины умирают раньше из-за более рискованного поведения, а жизнь женщины в целом имеет меньшую ценность, поэтому пускай страдают от менструации, а позднее — от изменений, обусловленных менопаузой.

“До сих пор самый приятный комплимент — это слова «ох, как ты молодо выглядишь». А почему речь именно про молодость, а не по красоту, стиль, уверенность в себе? Если ценят не ум и мудрость, то женщины и стремятся выглядеть моложе”.

Маде: Многие женщины недостаточно ценят качество своей жизни. Например, если приливы жара или ночная потливость начинают по-настоящему мешать, многие готовы сперва потерять близкие отношения и, сжав зубы, продолжать ходить на работу, прежде чем обратятся за помощью.

Кай: Мы разработали четырехнедельный электронный курс о перименопаузе, куда приглашаем как гинекологов, так и семейных врачей. Кстати, в последние годы приток участников был удивительно большим. Очевидно, спрос растет потому, что пациенты чаще задают вопросы. Поэтому, будем надеяться, вырастет и доступность помощи.

Что напоследок вы можете посоветовать женщинам?

Маде: Важно понимать, что мужчины и женщины одинаково ценные. Мамы, не говорите своим детям, что мальчики ценнее девочек. Не говорите с мальчиками и девочками разным языком. Из-за современных стереотипов девочки больше нуждаются в том, чтобы их тоже считали сильными, чтобы они знали о своих правах.

Кай: То же требуется и мальчикам, это палка о двух концах. На кинофестивале PÖFF я увидела фильм «Говорят женщины» 2022 года, режиссера Сары Полли. Советую посмотреть. В фильме женщины, живущие в очень закрытом обществе, рассуждают о тех же насущных вопросах из свободного мира, что и мы сейчас с вами.