Феминистская семейная политика как лекарство от гетерофатализма

22.08.2023

борцы за рождаемость гетеросексуальность добровольная бездетность забота о детях материнство семейная политика семейные пособия фатализм

Пока национальная семейная политика ориентируется на рождение третьего ребенка, игнорируя при этом всё, что происходит до и после, люди не захотят заводить и первого, поскольку высок риск, что это окончательно испортит им жизнь. На помощь Эстонии приходит Элизе Рохтметс с позитивной феминистской программой.

Лежу на диване и думскроллю.¹ В ленте выскакивает мем, где анимешная девочка в рясе священника молится: „Please god, make me infertile“.² Зуммеры лайкают, лайкает и мой партнер. Чёрт, думаю я, и тоже лайкаю, полуиронично, безучастно. Открываю программу фестиваля мнений 2023 года и вижу заголовок «Почему мы не рожаем детей?!», сначала меня пробирает озноб, потом я просто диссоциирую, как и всегда, когда читаю разглагольствования на тему рождаемости. «Потому что мы не хотим сгубить себе жизнь», — говорю я себе, вспоминая, что относительную бедность испытывает каждый третий родитель-одиночка.³ Такое сложное и отстраненное отношение к детям и “семейной жизни”, — не исключение, а поколенческий Zeitgeist, который очень точно подметила молодая исследовательница и феминистка Аса Сересин в своем фундаментальном эссе.⁴ Гетеропессимизм, или, более современно, гетерофатализм, — это позиция, описываемая перформативным чувством смущения от влечения к противоположному полу и убеждением, что гетеросексуальные отношения неизбежно вредят обеим сторонам. Я считаю, что как сознательный, так и бессознательный гетерофатализм является одной из основных причин непоколебимого роста относительной доли бездетных людей и неэффективности «классической» или наталистической семейной политики в борьбе с этим ростом.

Почему мы не рожаем детей? Потому что мы не хотим сгубить себе жизнь.

В этой статье я объясню, почему наталистическая семейная политика усугубляет гетерофатализм, и как феминистская семейная политика могла бы исправить ситуацию, потенциально сократив не только разрыв в зарплате, но и разрыв между количеством детей, которых хотят эстонцы, и реальным количеством детей. Таким образом, я предлагаю связь, согласно которой именно неравномерное распределение труда по уходу и социального вклада матерей провоцирует гетеропессимизм.

Гетерофатализм

Перформативные переживания гетеросексуалов по поводу своей сексуальности, отношений и будущего, которые изначально назывались гетеропессимизмом, теперь называются (также авторкой) гетерофатализмом. Во-первых, потому, что «-пессимизм» ассоциируется с афропессимизмом,⁵ от которого авторка хотела бы дистанцироваться. Во-вторых, термин «фатализм» лучше характеризует это явление, поскольку хорошо передает отчаяние и опускание рук, которые критикует Сересин. Гетеропессимизм — это способ уйти от ответственности, а не радикально преобразовать гетеросексуальные отношения. Гетерофатализм можно наблюдать изо дня в день. Его можно увидеть в тиктоке, где молодая мама с младенцем на руках пылесосит просыпанные чипсов из-под ног мужчины, играющего в Nintendo Switch; или когда мужчина вздыхает, опустив глаза, в очереди у кассы, пока его дети бесятся меж стеллажами, а жена полностью отключилась от происходящего. Вопиющее противоречие между идеалами и реальностью провоцирует эмоциональный срыв с фаталистической уверенностью в том, что все так и есть и лучше уже быть не может.

Как говорит организаторка «Õllesummer» Марье Хансар: «Дети — это цветы нашей жизни, но они могли бы цвести где-нибудь в другом месте». Картина: Иллюстрация из книги „50 Bilder aus der Jugendwelt“, 1876. Wikimedia Commons, автор неизвестен, общественное достояние.

Гетерофатализм охватывает своим широким определением так много, что заслуживает параллели с дядей Хейно из скетча «Блудный сын», которого мгновенно узнали сотни тысяч эстонцев. «Наконец-то у нас появилось слово для описания того, о чем мы говорим уже много лет», — начинает Тара Мукни в одноименном видеоэссе.⁶ Сересин приписывает такое отношение скорее женщинам, которые видят свой выбор сводящимся к различным типам дитяподобных мужчин: либо рискнуть, заплатив высокую цену за отношения с детьми, либо оставаться бездетной и, если повезет, найти партнера, с которым будет романтично и интересно. Ну и что, что он не удосужится за собой убирать. Такие сообщества, как Childfree и DINK (англ. dual income, no kids — “двойной доход без детей”), не продиктованы «эгоистичным гедонизмом», а являются вполне здоровой реакцией на гетерофатализм: если счастье гетеросексуальных отношений настолько хрупко, что требует постоянного вмешательства, зачем вводить в уравнение детей, действительно проверяя его на прочность — ведь каждый имеет право на стремление к счастью. Мы не можем выбирать свою сексуальность, но мы можем выбрать презерватив.

Наталистическая семейная политика как усилитель гетерофатализма

Размышляя о любой семейной политике, мы должны прежде всего определить ее истинную цель. Семейная политика Эстонии — это наталистическая схема, направленная на то, чтобы заставить женщин иметь больше детей. Что будет, если что-то пойдет не так, не совсем понятно. Между должниками по алиментам и удручающей статистикой одного из самых больших в ЕС гендерных разрывов в оплате труда находится мать-одиночка, которая, возможно, с помощью родителей и государственных органов сводит концы с концами. В центре общественного обсуждения семейной политики в Эстонии явно находится количество детей, а не противоречия меняющегося мира и жестких моделей отношений, которые государство могло бы смягчить. Очевидно, что доминирующим остается идеал гетеросексуальной нуклеарной семьи, противоречивые и несовременные стандарты которой подобны тушению горящего дома бензином.

Натализм проявляется в публичных дискуссиях о выплате, а точнее, невыплате государственных пособий и алиментов. Я подозреваю, что именно этот дискурс воспринимается людьми как наиболее идеологизированный — ведь ставки семейных пособий, за которые постоянно ратуют партии традиционных семейных ценностей, явно рассчитаны на семьи с тремя и более детьми. Как пишут Рауль Иметс и Кристьян Ярван: «Если смотреть на более долгосрочную перспективу, то в прямых интересах (бюджета) государства, чтобы мать не возвращалась на рынок труда до рождения третьего ребенка».⁷ Напомним, что до 2022 года пособие родителя-одиночки составляло 19,18 евро. В 2023 году оно было повышено до 80 евро, что соответствует уровню семейного пособия на первого и второго ребенка с того же года. Таким образом, родитель-одиночка с одним ребенком будет получать 160 евро (80 евро пособия родителя-одиночки и 80 евро родительской зарплаты). Одинокий родитель с тремя детьми, напротив, будет получать €990 семейных пособий, так как на третьего ребенка будет приходиться €100, к которым добавится пособие на многодетную семью в размере €650. Однако это означает, что семейное пособие учитывается как доход родителя-одиночки, и живущий отдельно родитель будет платить меньше алиментов.⁸

Если счастье гетеросексуальных отношений настолько хрупко, что требует постоянного вмешательства, зачем вводить в уравнение детей, действительно проверяя его на прочность — ведь каждый имеет право на стремление к счастью.

Распределение ресурсов дает четкий сигнал о том, что цель — одной рукой поощрять рождение третьего ребенка, а другой — намеренно или нет — снижать экономические риски отцов, живущих отдельно. Доля родителей-одиночек в Эстонии остается в тройке лидеров в Европе, составляя почти пятую часть всех семей, и 38% из них живет в относительной бедности.⁹ Сравним это с недавней статьей в газете Eesti Ekspress, где женщины делятся историями о том, почему откладывают рождение первого ребенка.¹⁰ Суть можно свести к гетерофаталистской этике, согласно которой нужно иметь столько детей, сколько ты в состоянии вырастить в одиночку. Вспоминая отцов-алкоголиков и эмоционально отстраненных родителей тех, кто родился в 90-е годы, сегодняшнее молодое и малочисленное поколение Y не стремится повторять этих ошибок — при выборе между рождением детей от неадекватного партнера и превращением в бедную мать-одиночку или бездетностью все больше женщин предпочитают не заводить детей, и логика семейных пособий только подпитывает гетерофатализм, наглядно демонстрируя, что группе, подверженной наибольшему риску, оказывается наименьшая помощь.

Частная сфера этого дискурса — нескончаемый поток газетных материалов о нехватке мест в детских садах, гендерном разрыве в оплате труда, высокой материнской смертности, проблемах совмещения семейной и трудовой жизни.¹¹ В подавляющем большинстве случаев лицо этого дискурса — женское, что неудивительно, поскольку целью наталистской семейной политики является увеличение числа детей, а не снижение социальных рисков матерей. Бремя заботы о детях, возлагаемое на партнеров, преимущественно решается в стенах дома, в частной сфере. Гетерофатализм проистекает из того, что, как отмечает Кадри Аавик, бремя заботы о детях у женщин остается непропорционально высоким и упорно сохраняется на одном и том же уровне из поколения в поколение.¹² Женщины воспринимают борьбу за распределение обязанностей по уходу как очередную причину постоянной необходимости самоутверждаться в дополнение к профессиональной деятельности и испытывают выгорание — проще сдаться и сделать все самой. Молодые люди смотрят на это и приходят к выводу, что лучше вообще ничего не делать.

Все больше женщин приходят к выводу, что домашнее животное может стать достойной альтернативой ребенку, оказывая эмоциональную поддержку, но не занимая всю жизнь. Изображение: Иоганн Келер, «Верный страж», 1878 г. Wikimedia Commons, общественное достояние.

Также отмечу демографическую сторону дискурса наталистской семейной политики, которая предсказуемо носит мужское лицо. Она включает в себя такие вопросы, как “демографический унитаз», вымирание эстонцев, рост бремени забот и крах пенсионной системы.¹³ Вызывает глубокое сожаление, что обоснованная тревога за рост доли пенсионеров, оказывающих все более сильное давление на будущего налогоплательщика,¹⁴ всегда преподносится в столь отталкивающем по отношению к женщинам ключе, поскольку видит корень проблемы именно в их нежелании заводить больше детей. В статье Eesti Ekspress также фигурирует фраза: «Было бы безумием рожать для того, чтобы иметь больше эстонцев».¹⁵ Статьи о народонаселении часто содержат вульгарную биополитику, полностью оторванную от природы человеческого бытия: существуют определенные единицы (женщины), которые должны производить другие единицы (детей), и обсуждается, какие меры следует принять для стимулирования этой производительности, при этом всегда игнорируется роль мужчин как надежных и заботливых партнеров. На все статьи о том, почему женщины не хотят детей, нет ни одной о том, почему их не хотят мужчины.

При выборе между рождением детей от неадекватного партнера и превращением в бедную мать-одиночку или бездетностью все больше женщин предпочитают не заводить детей.

Сложившийся таким образом дискурс наталистической семейной политики вызывает тревогу и отвращение, особенно у молодых женщин, а также противопоставляет имеющих и не имеющих детей. Ненависть, возникающая в результате такого противопоставления, находит свое отражение в TikTok, Twitter и Instagram. Наталистическая семейная политика заставляет обе группы принимать оборонительную позицию. Бездетных обвиняют в эгоизме и демографическом кризисе. Родители, в основном матери, чувствуют, что их детям не рады в общественных местах. Они сталкиваются с тем, что идеал нуклеарной семьи, на котором построена вся система государственных услуг, не отвечает сложностям современной жизни. Матери, которые дольше сидят дома из-за хронической нехватки мест в детских садах, несут большие потери, имея один из самых высоких в ЕС разрывов в оплате труда, в то время как на зарплате мужчин наличие детей сказывается положительно. По сути, за бесплатный труд матери платят отцу — одно из самых вульгарных проявлений патриархата в нашем обществе. Поэтому неудивительно, что на рынке появились книги вроде «Как не возненавидеть мужа после рождения детей».¹⁶

Однако причины бездетности должны быть более точными: пропорционально растет число бездетных людей, для которых самой важной причиной является отсутствие подходящего партнера. В других странах это явление получило название «недобровольная бездетность» (involuntary childlessness). Если всерьез воспринимать утверждение о том, что недобровольная бездетность причиняет глубокую экзистенциальную боль,¹⁷ то должно происходить нечто действительно сокрушительное, если уровень бездетности растет несмотря на эту боль. Это означает, что препятствие сильнее, чем боль от бездетности, и наталистическая семейная политика не может устранить это препятствие, поскольку ни в одной стране ни одна мера наталистической семейной политики не привела к позитивному естественному росту рождаемости (даже в Венгрии). Снижение естественной рождаемости на Западе происходит не за счет малодетности тех, кто имеет детей, а за счет тех, кто их вообще не заводит. В результате начинается гонка ко дну, поскольку чем сильнее экономическое давление на людей, вынуждающее содержать старшее поколение, тем меньше у них детей.

Теперь я хотела бы обратить внимание на глубокую иронию в рассуждениях о семейной политике. По мнению критиков, причиной роста одиночества и вынужденной бездетности являются гедонизм, дезинтеграция гендерных ролей и снижение значимости материнства. Это совершенно неверно! Именно бескомпромиссный приоритет нуклеарной семьи является причиной роста одиночества и бездетности: просто невозможно представить себе отношения, детей и семью в другом формате. Чувство ответственности и желание «сделать все правильно» все чаще откладывают рождение детей, поскольку у молодых людей сформировались стандарты романтической любви, владения домом и финансовой стабильности, которых они просто не смогут достичь в 20 лет. Гетерофатализм вырастает из разочарования, а не из безразличия. Следовательно, гетерофатализм может быть смягчен семейной политикой, направленной в первую очередь на снижение рисков гетеросексуальных отношений за счет внимания к благополучию тех, кто осуществляет работу по уходу.

Невидимая и неоплачиваемая работа по уходу традиционно возлагается на женщин. Изображение: цветная литография Флоренс Найтингейл. Wikimedia Commons, общественное достояние.

Феминистская семейная политика как плата за заботу

Далее я изложу свое понимание феминистской семейной политики и намеренно предложу некоторые утопические меры. Поскольку гетеропессимизм подпитывается наталистической семейной политикой, безразличной к неравенству в сфере ухода, феминистская семейная политика должна противостоять натализму, не теряя при этом своей позиции сторонницы деторождения. Конечной целью феминистской семейной политики должно быть равное распределение забот, устранение рисков одинокого родительства и нормализация положения детей в общественной сфере.

На все статьи о том, почему женщины не хотят детей, нет ни одной о том, почему их не хотят мужчины.

Мера 1: Перевернуть с ног на голову детские пособия или щедро субсидировать рождение первого ребенка.

Поскольку у нас растет число бездетных людей, чья бездетность, очевидно, в первой половине детородного возраста обусловлена экономической нестабильностью, а во второй половине — отсутствием подходящего партнера, следует увеличить пособие на первого ребенка до того же уровня, что и нынешнее пособие для многодетных с третьего ребенка (650 евро), и проиндексировать его. Как отмечает Эне-Маргит Тийт, предположение о том, что первый и второй ребенок все равно будут рождены, укрепившееся несколько десятилетий назад, сегодня уже не применимо.¹⁸ Поэтому нужно поддерживать тех, кто делает первый шаг. Страх лишиться карьеры, став матерью-одиночкой, является сильной мотивацией для отказа от рождения детей. Мы знаем, что после рождения ребенка качество гетеросексуальных отношений резко снижается, а деньги являются одним из основных источников конфликтов в семьях.¹⁹

Мера 2: Отпуск по уходу за ребенком должен быть короче и равным

Вступившее в силу в 2018 году изменение продолжительности отпуска по уходу за ребенком и родительских пособий было сделано в расчете на то, что оно позволит сделать отпуск по уходу за ребенком более гибким и будет способствовать отцовский отпуск по уходу за ребенком. К сожалению, похоже (хотя это еще предстоит подтвердить исследованиями), что на деле это усиливает гендерное неравенство — в ущерб женщинам.²⁰ Так как во время отпуска по уходу за ребенком разрешено работать, а отпуск по отцовству, когда работать нельзя, короче — на деле отцы получают родительское пособие и продолжают работать на высокооплачиваемых позициях, в то время как матери полностью уходят с работы, чтобы ухаживать за детьми. Они теряют медицинскую страховку и стаж, что в свою очередь приводит к снижению заработной платы и пенсии в дальнейшем.Государство выплачивает продолжающим работать обеспеченным отцам огромные деньги, которые можно было бы с пользой потратить на гибкий и доступный уход за детьми.

Рауль Иметс и Кристьян Ярван: «Если смотреть на более долгосрочную перспективу, то в прямых интересах (бюджета) государства, чтобы мать не возвращалась на рынок труда до рождения третьего ребенка». Страх лишиться карьеры, став матерью-одиночкой, является сильной мотивацией для отказа от рождения детей.

Структурное неравенство женщин может быть смягчено за счет более короткого отпуска по уходу за ребенком — максимум полтора года, треть которого может взять один из родителей, треть — другой, а оставшаяся часть — совместный отпуск по уходу за ребенком, решение о котором остается на усмотрение каждого из родителей. Аналогичная модель используется в Швеции, где размер родительского отпуска одинаков для обеих сторон, а срок отпуска по уходу за ребенком составляет один год.²¹ Помимо прочего, крайне важно, чтобы отпуск можно было брать вместе и, в качестве радикальной меры, чтобы работа была разрешена как во время отпуска по беременности и родам, так и во время совместного отпуска по уходу за ребенком, но не во время отпуска по отцовству. Эта мера позволит снизить предполагаемый непропорциональный риск в глазах работодателя, связанный с женщинами, поскольку при новой системе отцы со значительно большей вероятностью будут также отсутствовать на работе.

Мера 3: Алименты должны выплачиваться государством, а не отцом

Для того чтобы облегчить жизнь матерей-одиночек и детей, подверженных высокому риску бедности, с 2000-х годов ведутся разговоры о создании фонда помощи одиноким родителям или алиментного фонда. В Эстонии доля матерей-одиночек одна из самых высоких в Евросоюзе, а алиментный фонд был создан только в 2017 году. Мать должна сама обращаться в суд, чтобы взыскать алименты. После четырех месяцев неуплаты мать имеет право на получение алиментов в размере до 100 евро в месяц.²² Существующие меры, включая уголовное наказание за неуплату, не смогли заставить отчужденных отцов платить алименты. Все это ставит и без того измученного одинокого родителя в крайне нечеловеческую ситуацию борьбы с ветряными мельницами.

Даже в эгалитарных семьях после рождения детей мужчины работают дома на пятую часть меньше, чем раньше.

Феминистская семейная политика облегчила бы жизнь взыскателей алиментов за счет более активной роли государства. Мать заполняет заявление на получение алиментов от государства, которое оценивает ее потребности, а затем обязывает отца выплачивать алименты. Если отец не согласен, он может самостоятельно урегулировать вопрос с государством через суд. Однако ребенок будет получать эту сумму регулярно, каждый месяц, без задержек. У государства больше сил и средств для взыскания алиментов с отца, чем у измученной матери-одиночки. Такой подход исходит из сиюминутных потребностей детей и, как правило, матерей, заботящейся о них.

Мера 4: Подход, основанный на бремени заботы, внедряется в семейное образование и обучение на протяжении всей жизни.

Когда Ева Родски, авторка книги «Честная игра», обнаружила, что ее карьера идет под откос, а она сама вместо того, чтобы бить стеклянные потолки, разминает горох для ребенка, она начала разбираться в причинах, по которым нам до сих пор не удалось ликвидировать гендерный разрыв в оплате труда и почему так много образованных женщин выгорают и злятся на своих мужей.²³ Она обнаружила, что, если вы не социолог, у вас нет термина, с помощью которого можно выразить свои повседневные проблемы, связанные с бременем заботы. Ее стратегия заключается в том, чтобы сначала узнать о таких понятиях, как «невидимый и эмоциональный труд», «умственное бремя домашнего управления» и «вторая смена», а также признать, что даже в эгалитарных семьях мужчины после рождения детей выполняют на пятую часть меньше работы по дому, чем до этого.²⁴

Феминистское семейное воспитание придерживается эгалитарного и гендерно-равноправного направления, обучая, в частности, равному распределению обязанностей. Оно ставит формы неоплачиваемого труда в центр дискуссии, спрашивая, кто и почему их выполняет, и внедряет системы равного распределения любой другой неоплачиваемой работы по дому. Семейное образование должно начинаться в начальных классах и сосредотачиваться на знакомстве с различными моделями семьи в духе воспитания ценностей, где ребенок приобретает необходимые знания для самостоятельного выбора подходящей ему модели в будущем.

Мера 5: Детские сады на предприятиях

Детских садов, в которые, впрочем, не хватает мест, недостаточно. Необходимо обязать предприятия предоставлять услуги по уходу за детьми на месте работы. Возможно, с некоторыми уступками и пропорционально размеру предприятия, но в идеале компании должны обеспечивать уход за детьми так же, как должны обеспечивать равный доступ для людей с особыми потребностями, поддерживать чистоту воздуха и гуманную температуру в помещениях. Тууль Сепп отметила, что в дискуссиях по семейной политике упускается из виду вопрос о соотношении заработной платы женщин. То есть не деньги, а время является тем ресурсом, который теряется с появлением детей, и его влияние со временем накапливается: «Если бы студентка могла отдать своего ребенка на несколько часов в бесплатный центр по уходу за детьми рядом с университетом, это обеспечило бы гибкость в выборе пути, не ставя ее в невыгодное положение в образовательном или карьерном плане по сравнению с ее сверстниками», — говорит Сепп, которая смогла построить хорошую научную карьеру с несколькими детьми именно потому, что ее семья и работа позволили ей быстро вернуться на работу на полную ставку.²⁵

Мера 6: Соединить детскую и родительскую инфраструктуру

Люди должны иметь возможность брать с собой на работу своих детей, если это объективно не мешает выполнению обязанностей. В Скандинавии гораздо чаще можно встретить родителей обоих полов с ребенком на совещаниях или в офисе. Комнаты для родителей и детей должны быть гендерно-нейтральными и соответствующим образом обозначены. Кроме того, необходимо создать множество инфраструктур для детей, встроенных в нашу повседневную деятельность. Иными словами, дети должны быть нормализованы в общественной сфере, чтобы забота о них не приводила к изоляции родителей. Утопическим проектом было бы, например, совмещение утренних рейвов с присмотром за детьми.²⁶ Почему бы не создать возможности для общения и танцев, объединенные с уходом за детьми, в каком-нибудь клубе в спальном районе в 8 утра?

Люди должны иметь возможность брать своих детей на работу, если это объективно не мешает их работе.

Наталистическая семейная политика направлена на то, чтобы сделать естественное деторождение позитивным с помощью финансовых мер стимулирования. Но, с одной стороны, она игнорирует несправедливое распределение труда по уходу в гетеросексуальных отношениях, что приводит к значительно худшему социально-экономическому положению женщин и распространению гетерофаталистских установок, а с другой стороны, не учитывает, что именно первый ребенок сегодня больше всего нуждается в поддержке государства. Сформулированные же здесь методы феминистской семейной политики направлены на справедливое распределение бремени труда по уходу, что, помимо профессиональной самореализации матерей, будет способствовать сокращению гендерного разрыва в оплате труда и общему росту благосостояния в гетеросексуальных отношениях.

Данная статья была впервые опубликована в журнале Vikerkaar в августе 2023 года.