Мужской род — не нейтральный, или скромное обаяние феминитивов

Весна во Франции началась с маленькой революции: Французская академия — одно из древнейших и самых консервативных научных учреждений страны — признала феминитивы. Двадцать страниц отчета, опубликованного на сайте Академии, посвящены правилам образования женских форм названий профессий; главный принцип — «не нарушать логику языка». Стремление к чистоте и элегантности побеждает даже силу традиции: в конце концов, формы на -esse, -ère, -ienne, -ine, -trice [1]  и так далее были частью французского языка с самого начала — и до XVII века, когда свежеучрежденная Академия объявила примат мужского рода. С такой точки зрения, речь идет действительно о революции: все возвращается на круги своя.

Из сорока кресел Французской академии женщины занимают пять. Почетное звание постоянного секретаря на данный момент закреплено за одной из них, но, как остроумно заметила журналистка Матильда Серрелл, согласится ли Элен Каррер д’Анкосс сменить титул «Госпожа секретарь» на «Госпожа секретарша»? Решись она на этот шаг, можно было бы поверить, что Академия готова признать иллюзорность нейтральности мужского рода. Пока что же власть остается в руках людей «на le» [2] — независимо от их пола.

А что же другие языки?

Во французском языке я называла себя historienne (историк в женском роде) и получала от этого огромное удовольствие. Портила его только сопутствующая необходимость согласовывать родовые окончания на письме, поэтому после двухсот с лишним страниц диплома я была готова пожертвовать гордым феминитивом и броситься в объятия английского языка, где я всего лишь historian (историк без уточнения рода), а писательницы, которых я теперь изучаю, не простые и аккуратные écrivaines (писательницы), а тяжеловесные women writers (женщины-писатели). Страшно подумать, сколько чернил и бумаги в общей сложности уйдет на это необходимое уточнение!

Утешением от потери феминитивов мне служит наслаждение от игры с «местоимениями по умолчанию». Англоязычная академическая среда уже давно отошла от модели доминирующего he (он): говоря о неком неизвестном общечеловеке кто-то использует конструкцию he/she (он/она) или s/he (он/а), кто-то — singular they (местоимение «они» в качестве единственного числа), а кто-то — просто считает этого общечеловека she (она). Всякий раз, когда я встречаю в монографиях эту последнюю форму (а происходит этого довольно часто), сердце приятно вздрагивает и я сразу же проникаюсь симпатией к автору. А потом — иду и сама эту форму использую, сама становлюсь таким автором… или авторкой?

Иногда мне кажется, что с этого слова начинается каждый второй спор о феминитивах в русскоязычном пространстве; что «авторка» стала яблоком раздора, вознесенным на знамена борцов (еще одно слово в мужском роде, где он не совсем уместен, не так ли?) за феминитивы и одновременно служащим образцом дурновкусия для их противников. Авторше, авторице и авторессе тоже достается, но это роковое -ка уверенно удерживает лидерскую позицию. Столь естественное в польском языке — вот уж где рай для феминитивов: там они образуются буквально ото всех профессий и являются неотъемлемой частью речи, устной и письменной — в русском это многострадальное окончание слишком часто употребляется в уничижительном смысле, чтобы стать универсальным.

Историчка, историня, историца…

Я была «студенткой», и это никого не смущало, но кем бы я стала после этого? «Ученая»? Возможно. «Преподавательница»? Справедливо. Но даже моей уверенности в себе не хватает, чтобы использовать наиболее очевидное «историчка» вне иронического контекста: слишком много негативно подтекста этом слове, чтобы его можно было реапроприировать в качестве полноценного женского аналога «историку». Изобрести что-то новое? Возможно, когда-нибудь выпускницы исторических факультетов будут носить гордый титул историнь или историц, но пока что все это кажется фантастикой.

Фото Kevin Grieve для Unsplash

Проблема феминитивов в русском языке не ограничивается красотой звучания. За эстетической ширмой скрывается бездна социального неодобрения. Назвать себя в женском роде в большинстве профессий сегодня — это практически то же самое, что сделать политическое заявление: да, я феминистка; нет, я не считаю, что специалистка хуже специалиста и что она должна прятаться за «нейтральным» мужским наименованием. На каждую женщину, осмелившуюся быть писательницей, а не писателем, преподавательницей, а не преподавателем, журналисткой, а не журналистом (и это я еще предлагаю исключительно традиционные, исторически устоявшиеся формы!), найдется десяток, которые воскликнут, что не хотят выпячивать свой пол, что хотят быть специалистами, а не играть в «женской песочнице». И их трудно осуждать: в конце концов, когда я — ненадолго — оказалась в журналистике, я была редактором и только им. В 2013 году, девушке, только-только отметившей двадцатилетие и желающей, чтобы ее воспринимали всерьез на первом рабочем месте, назвать себя редакторшей или редакторкой? Немыслимо! Их трудно осуждать, но спросить все же хочется: почему медбрат или танцор балета — вот уж где громоздкая конструкция — не выпячивают свой пол, а программистки только этим, судя по комментариям в интернете, и занимаются (видимо, вместо работы, потому и зарабатывают меньше мужчин)?

Эстонский русский язык

Переезжая в Эстонию, я предвкушала знакомство с языком, свободным от категории рода. Чего я не предвидела, так это того, насколько причудливо местный русский переплетается с эстонским, не то впитывая, не то пародируя его конструкции и его равнодушие к такой мелочи, как разница между «он» и «она». И в результате все снова сводится к «нейтральному» мужскому, причем доходя до абсурда. Приведу единственный пример, после которого я начала коллекционировать подобные «аномалии» в русско-эстонских текстах: на фейсбуке высветилась социальная реклама против насилия с призывом не бояться говорить о случившимся; в ней использовалось нейтральное обращение к пострадавшим в — как вы уже догадались — мужском роде. Эта реклама совершенно справедливо обращалась ко всем, независимо от гендера, но учитывая огромную статистическую пропасть между женщинами и мужчинами, когда речь идет о насилии, «нейтральный мужской род» в ней казался мне диким и чужеродным — потому так и запомнился.

Считаю ли я, что авторы этой рекламы не понимают нюансов языка, на котором пишут? Нет, я так не думаю: их русский — это действительно другой русский, куда менее чувствительный к разнице грамматических родов. Я, в конце концов, не Французская академия, которая из последних сил цепляется за статус наивысшего авторитета в франкофонном мире, пытаясь диктовать своим бывшим колониям, как им следует говорить. Возможны ли — и уместны ли — феминитивы в русскоязычной Эстонии? Решать, опять же, не мне. Как наблюдательница со стороны я могу лишь отслеживать изменения и улавливать нюансы: быть может, с чуть большей чуткостью, чем человек «внутри» этого гибридного языка.

[1] Окончания, используемые во французском языке для образования женских форм.

[2] То есть, использующих мужской род для обозначения своей профессии: как в приведенном примере, «Madame le secrétaire perpétuel», а не «Madame la secrétaire perpétuelle».